детъ подставныхъ лошадей. Такъ и сдѣлали: торбанистъ явился обратно и принесъ съ собою нѣсколько писемъ, которыми трое братьевъ, Самуйлъ, Андрей и Криштофъ, обязывались между собою дѣйствовать, какъ выше сказано. Въ письмахъ этихъ признали ихъ руки и печати. Тогда Цобаръ и Зибергъ посадили этого торбаниста на лучшаго коня, дали ему въ провожатые нѣсколькихъ изъ своихъ людей и отправили его къ королю съ письмами и донесениями. Король въ это время находился еще въ Краковѣ съ великимъ канцлеромъ и сейчасъ же назначилъ торбанисту хорошее содержиніе. Между тѣмъ Зборовскій цровѣдаль, что его торбанистъ находится въ Краковѣ и, не зная, что онъ находится у короля, пишетъ одному изъ своихъ шурьевъ, чтобы тотъ слѣдилъ за торбанистомъ и буде гдѣ его встрѣтитъ, то чтобы отослалъ его обратно къ нему, Зборовскому. Шуринъ встрѣтилъ торбаниста въ краковскомъ замкѣ и велѣлъ своимъ слугамъ взять его оттуда, но слуги великаго канцлера замѣтили то и немедленно же дали знать ему, что хотятъ брать торбаниста. Великій канцлеръ сошелъ внизъ и говорить шурину Зборовскаго, чтобы онъ оставилъ торбаниста въ покоѣ, что торбанистъ состоитъ уже въ королевской службѣ и служитъ королю вѣрнѣе, чѣмъ Зборовскіе. Когда щуринъ обо всемъ этомъ извѣстилъ Зборовскаго, то Зборовскій догадался, что великій канцлеръ видѣлъ письма, что эти письма перенесены торбанистомъ и такимъ образомъ ихъ замыслы обнаружатся. Въ этихъ письмахъ не упоминалось имени Яна Зборовскаго, брата Самуилова, потому онъ, увѣдомленный объ этихъ дѣлахъ, или же по просьбѣ братьевъ, не мѣшкая пошелъ къ королю и просилъ его величество бѣглому проходимцу, торбанисту, не вѣрить. Но король показалъ ему письма и печати, тогда обезкураженный Янъ Зборовскій долженъ былъ удалиться и молчать. Зборовскіе начали оправдываться предъ королемъ и напирали на то, что и письма и печати вовсе не ихъ, а если рука и похожа, то все же они писемъ никакихъ не писали. Пусть король вспомнитъ, что у него самаго недавно еще былъ секретарь, который могъ писать подъ всѣ руки, такъ что самъ король не могъ признать, что онъ самъ писалъ, а что водилъ перомъ тотъ негодяй. Вслѣдствіе чего, они просили короля, чтобы онъ, согласно польскаго статута, выдалъ имъ бѣглеца, торбаниста, или же, по крайней мѣрѣ отослалъ бы его въ такое мѣсто, гдѣ бы можно было искать на немъ своего права. Кромѣ того они обвиняли торбаниста въ томъ, что онъ чернокнижникъ (Nigromanticus) и потому тѣмъ легче можетъ поддѣлывать всякую руку. Но торбанистъ въ скоромъ времени исчезъ или бѣжалъ куда, когда увидѣлъ, какую игру онъ затѣялъ, а можетъ быть куда нибудь его и запрятали, чтобы его не убили и чтобы впослѣдствіи можно было поставить его свидѣтелемъ. Многіе, жившіе съ нимъ вмѣстѣ, разсказываютъ, что то былъ большой проходимецъ и, кажется, кое что смыслилъ и въ чернокнижіи.
