ручнѣе провести свои три года спокойно. Что послѣ этого будетъ до того имъ не было дѣла.
Всѣ и каждый чиновникъ и не чиновникъ подвергались опасности быть призванными къ сановникамъ и быть выбраненными въ присутствш многихъ ихъ подчиненныхъ (это называли «быть распудреннымъ»). Прежде бранили и хвалили, а потомъ уже выслушивали защиту съ сильными криками неудовольствія; ложный же доносчикъ, ложный челобитчикъ никогда не былъ наказываемъ надлежащимъ образомъ. Очень часто, отпускали ложнаго просителя и невиннаго отвѣтчика, давалось и послѣднему на дорогу оскорбительное предостереженіе: «смотрѣть, чтобы на него не было подобныхъ жалобъ».
Сановники и всѣ тѣ, которые могли придираться къ намъ, были приглашаемы на всякое общественное празднество; они рады были обѣдамъ, втайнѣ завидовали благосостоянію Риги, но не измѣняли ни своего нрава, ни поведенія. Одинъ изъ нихъ, корыстолюбивый и подлый человѣкъ, объявилъ однажды нѣкоторымъ здѣшнимъ купцамъ торгующимъ хлѣбомъ, что состоится запрещеніе вывозить изъ Риги хлѣбъ, но что у него, однако, есть средство отклонить подобное запрещеніе отъ Риги, если ему дадутъ надлежащее для этого т. е. деньги. Купцы собрали втайнѣ между собой многіе тысячи рублей и отдали ихъ ему. Запрещеніе вывозить зерно осталось только въ возможности, потому что въ Петербургѣ совершенно объ этомъ и не думали, а рубли такъ и остались въ его карманѣ. Этотъ же человѣкъ хотѣлъ однажды, когда шестигласная дума терпѣла недостатокъ въ деньгахъ, привести переговорами и угрозами думу къ тому, чтобы городъ продалъ ему свое помѣстье Икскуль, которымъ нѣкогда владѣли его предки; но этого, однако, не произошло единственно потому, что новое городовое положеніе строго запрещало городамъ продавать свои участки земли. Этотъ человѣкъ былъ предсѣдателемъ въ присутственномъ мѣстѣ, обязанностію котораго было смотрѣть за тѣмъ, чтобы люди жили по императорскимъ учрежденіямъ.
Какъ ни дурно былъ приспособленъ нашъ общественный строй, вмѣстѣ взятый, но всетаки въ немъ нѣкоторыя части велись хорошо. Наша торговля увеличивалась, стремленіе учиться, или давать своимъ дѣтямъ лучшее образованіе, дѣлалось все видимѣе и видимѣе. Насилія, именно такія, которыя частный человѣкъ позволялъ себѣ по отношенію къ другимъ, помѣщикъ, напримѣръ, къ своимъ крѣпостнымъ, были преслѣдуемы судомъ, и строго наказываемы, а потому становились несколько рѣже; при этомъ особенно отлично выказался губер-
