Россіи, о сильной экспедиціи на Двину, о несомнѣнныхъ своихъ успѣхахъ, о возстановленіи Польши, объ учрежденіи великаго герцогства курляндскаго съ обширными границами по ту сторону Двины; думаю, что была даже рѣчь о великомъ гетманѣ казаковъ. Сообразно инструкціи, я не прерывалъ словъ генерала и старался лишь о томъ, чтобы, заявляя кое-какія сомнѣнія, добыть отъ него полезныя для себя свѣдѣнія. Продолжая развивать свои планы, онъ началъ говорить о великихъ выгодахъ, о просвѣщеніи, о свободѣ и пр., какія Наполеонъ доставитъ русскому народу. Тогда я не могъ удержаться, чтобы не спросить его: «А что же будетъ съ Петербургомъ?» «О, Петербургъ будетъ торговымъ складочнымъ мѣстомъ, и баста». Зло взяло меня и я возразилъ: «Генералъ, не смотря на всѣ ваши усилія, Петербургъ все-таки останется столицею Россіи: мы желаемъ лучше Азію съ Россіею, чѣмъ Европу съ вами или съ кѣмъ бы то ни было». Полагая, что я довольно уже пробылъ подъ арестомъ, довольно уже видѣлъ и слышалъ, я настоятельно потребовалъ отпустить меня. Меня отпустили; я поѣхалъ къ своимъ подъ французскимъ конвоемъ и прибылъ на наши форпосты измученный до крайности. Казаки разрушили всѣ мосты; чрезъ одну рѣку мнѣ пришлось переправляться вплавь, при чемъ я чуть было не утонулъ. Къ счастію, я ѣхалъ на прекраснѣйшей лошади принца Гогенлоэ, которую король Неаполитанскій приказалъ отправить съ прочими экипажами принца со мною. То былъ большой, сильный конь, который счастливо перенесъ меня чрезъ рѣку.
Освободившись отъ французовъ, я поспѣшилъ въ нашу главную квартиру. Графъ Кутайсовъ подкрѣпилъ меня ужиномъ на своемъ бивуакѣ, полковникъ Потемкинъ далъ мнѣ свои дрожки, на которыхъ я мчался всю ночь. Я пріѣхалъ въ Бельмонте, замокъ графа Мануцци, въ то самое время, когда главная квартира только что выступила оттуда. Достолюбезный Клингеръ, сынъ извѣстнаго генерала и адъютантъ Барклая, остававшійся здѣсь съ небольшимъ отрядомъ, далъ мнѣ свою лошадь, чтобы догнать главную квартиру на ея маршѣ. Я скоро нашелъ квартиру, и Барклай съ большимъ удовольствіемъ выслушалъ мои доклады и рѣчи.
Армія наша между тѣмъ продолжала свое отступленіе къ пресловутому лагерю подъ Дриссою, устроенному по внушенію генерала Фуля. Странную смѣсь характеровъ представлялъ собою этотъ Фуль: копотливый, причудливый, педантъ, совершенный новичекъ въ мірѣ дѣйствительномъ и живущій лишь въ воображаемомъ мірѣ, онъ спотыкался о каждую соломенку, какая попадалась ему на пути. Способности его были довольно ограничены, потому и планы его идеальнаго міра не были огромны. Онъ признавалъ великими только двухъ
