также, какъ и о витійствѣ его знаменитаго предшественника по каведрѣ и ученика — Иннокентія» — говорилъ въ своей рѣчи преосвященный. Послуживъ доблестно дѣлу духовнаго просвѣщенія въ учебномъ заведеніи, покойный преосвященный также доблестно служилъ и на пользу церкви и прославился на этомъ поприщѣ, какъ строгій ревнитель православия. Онъ преемственно служилъ: въ Миланѣ, Флоренціи, Греціи, Твери, Вологдѣ, Ригѣ, Кишиневѣ, Каменецъ-Подольскѣ и наконецъ въ Рязани. Особенно тягостно было для него служеніе въ Ригѣ, вслѣдствіе столкновенія съ инославнымъ элементомъ, противоборствовавшимъ православію, но онъ вышелъ изъ этой борьбы съ честью. Рязанской каѳедрой покойный архипастырь управлялъ всего четыре года, и вышелъ на покой уже преклоннымъ старцемъ. Протоіерей Гаретовскій въ своемъ словѣ хорошо охарактеризовалъ его, какъ пастыря рязанскаго. По его словамъ, преосвященный на этой каѳедрѣ являлъ себя свѣтильникомъ, въ полномъ смыслѣ горящимъ и свѣтящимъ. Онъ былъ образецъ умѣренности и безкорыстія, кротости и гуманности. Помня слова апостола: «горе мнѣ, аще не благовѣствую» — онъ постоянно благовѣствовалъ ученіе Христово своей паствѣ, почти за каждымъ служеніемъ. Преосвященный былъ замѣчательный богословъ и языковѣдъ. Своею мыслію, въ особенности въ послѣдніе годы, онъ постоянно углублялся въ созерцаніе тайнъ міра невидимаго; его донимали вопросы о безсмертіи души, о будущемъ судѣ, о загробномъ состояніи, о будущемъ мздовоздаяніи и проч. И относительно этихъ вопросовъ онъ, по свидетельству знавшихъ его, предлагалъ глубокомысленные, равно какъ и оригинальные отвѣты. Въ своемъ уединеніи онъ постоянно читалъ и писалъ, и въ такихъ занятіяхъ и теченіе жизни своей скончалъ. Тѣло покойнаго погребли, по его завѣщанію, въ Троицкомъ же монастырѣ, въ холодномъ соборѣ, съ правой стороны — у клироса. Послѣ покойнаго не осталось никакого имущества, вслѣдствіе чего и похороны его были весьма скромны. Куда употреблялъ онъ свои матеріальныя средства — это тайна его души. Одно только извѣстно, что для себя онъ не употреблялъ ничего излишняго, такъ какъ жизнь его была болѣе чѣмъ умѣренная, — аскетическая. Еще нѣсколько словъ о тѣхъ впечатлѣніяхъ, какія намъ пришлось вынести лично отъ гроба преосвященнаго. Кромѣ одного случая, подобнаго намъ болѣе не приходилось встрѣчать покойника въ томъ видѣ, въ какомъ представился намъ преосвященный Иринархъ: онъ ни на одну іоту не разложился; хотя и умеръ отъ водянки въ груди и пролежалъ при сырой погодѣ, почти четверо сутокъ. Блѣдное серьезное лицо его представляло скорѣе спящаго, чѣмъ мертвеца. Блаженъ путь, въ оньже идеши душа, — заключимъ и мы свою рѣчь, какъ заключилъ свою преосвященный Палладій».
