тебя: можно ли знать одно и то же остро и тупо, вблизи знать, а издали не знать, знать твердо и слегка, и будетъ предлагать другіе безчисленные вопросы, — которыми этотъ пращникъ[1], вдающійся въ споры по найму, закидаетъ тебя изъ своей засады, какъ скоро ты положишь, что знаніе и чувство — то же самое: нападая на твой слухъ, на твое обоняніе и на прочія чувства, онъ будетъ опровергать тебя настойчиво и не отпуститъ, пока, связанный имъ, ты не удивишься многожеланной его мудрости и, попавшись къ E. нему въ руки, запутавшись въ его сѣти, не откупишься деньгами, сколько нужно будетъ ихъ по твоему и его мнѣнію. Но ты, можетъ быть, скажешь: какимъ же словомъ Протагоръ поможетъ своимъ положеніямъ? Не попытаться ли показать это?
Теэт. Конечно.
Сокр. Все, что мы говоримъ съ цѣлію помочь ему, онъ, думаю, соберетъ въ одно, и, выражая намъ презрѣніе, скажетъ: 166. Этотъ добрякъ Сократъ, — когда какой-то ребенокъ, испуганный его вопросомъ: возможно ли, чтобы одинъ и тотъ же одно и то же помнилъ и не зналъ, отъ страха отвѣчалъ отрицательно, потому что не могъ предвидѣть слѣдствій, — въ своихъ разсужденіяхъ поднялъ на смѣхъ меня. А это, пустѣйшій Сократъ, бываетъ у тебя вотъ какъ: когда ты которое нибудь изъ моихъ положеній изслѣдываешь чрезъ вопросъ, и спрошенный, отвѣтивъ, какъ отвѣтилъ бы я, ошибается, тогда опроверженъ я; а какъ скоро иначе, — опроверженъ B. самъ спрошенный. Между тѣмъ согласится ли, думаешь, кто нибудь съ тобою, что память о впечатлѣніяхъ удерживаетъ впечатлѣнія такими, каковы они были, когда воспринимались, у того, кѣмъ болѣе не воспринимаются? — Далеко не такъ. Или опять, усумнится ли кто нибудь допустить, что воз-
- ↑ Ловкій тотъ спорщикъ сравнивается съ легко вооруженнымъ наемнымъ воиномъ. Здѣсь, очевидно, разумѣется софистъ, который, пуская въ ходъ свое остроуміе, будто какой торгашъ, приманиваетъ къ своему ученію другихъ и обѣщаетъ имъ важную пользу.
тебя: можно ли знать одно и то же остро и тупо, вблизи знать, а издали не знать, знать твердо и слегка, и будет предлагать другие бесчисленные вопросы, — которыми этот пращник[1], вдающийся в споры по найму, закидает тебя из своей засады, как скоро ты положишь, что знание и чувство — то же самое: нападая на твой слух, на твое обоняние и на прочие чувства, он будет опровергать тебя настойчиво и не отпустит, пока, связанный им, ты не удивишься многожеланной его мудрости и, попавшись к E. нему в руки, запутавшись в его сети, не откупишься деньгами, сколько нужно будет их по твоему и его мнению. Но ты, может быть, скажешь: каким же словом Протагор поможет своим положениям? Не попытаться ли показать это?
Теэт. Конечно.
Сокр. Всё, что мы говорим с целью помочь ему, он, думаю, соберет в одно, и, выражая нам презрение, скажет: 166. Этот добряк Сократ, — когда какой-то ребенок, испуганный его вопросом: возможно ли, чтобы один и тот же одно и то же помнил и не знал, от страха отвечал отрицательно, потому что не мог предвидеть следствий, — в своих рассуждениях поднял на смех меня. А это, пустейший Сократ, бывает у тебя вот как: когда ты которое-нибудь из моих положений исследываешь чрез вопрос, и спрошенный, ответив, как ответил бы я, ошибается, тогда опровержен я; а как скоро иначе, — опровержен B. сам спрошенный. Между тем согласится ли, думаешь, кто-нибудь с тобою, что память о впечатлениях удерживает впечатления такими, каковы они были, когда воспринимались, у того, кем более не воспринимаются? — Далеко не так. Или опять, усомнится ли кто-нибудь допустить, что воз-
——————
- ↑ Ловкий тот спорщик сравнивается с легко вооруженным наемным воином. Здесь, очевидно, разумеется софист, который, пуская в ход свое остроумие, будто какой торгаш, приманивает к своему учению других и обещает им важную пользу.
