лѣзно-дорожной сѣти и изобрѣтенiя телефоновъ. Кончался этотъ фантастический разсказъ полнымъ торжествомъ Азіи и китайцевъ надъ европейцами. Въ лекціяхъ Мицкевича о славянскихъ литературахъ взглядъ на реформу Петра остался тотъ же, но къ характеристикѣ реформатора прибавилась еще одна черта—усмотренное сходство его съ монтаньярами французскаго конвента: и тотъ, и другіе были философы, раціоналисты, но по темпераменту вполнѣ революціонеры. Привожу слова 48-й лекціи: «Pierre le Grand, bien supérieur à ces deux monarques (Louis XIV et Charles XII), plus froid que Gengis Chan, n'avait qu'une seule idée: celle de dominer. Il représentait l'orgueil du siècle, il précédait et devansait la Convention... La réforme russe et la révolution terroriste de la France s'expliquent mutuellement ». Кромѣ такого сравненія, едва ли есть въ характеристикѣ Петра, сдѣланной Мицкевичемъ, хотя бы одна черта, которая могла бы быть заимствована у Пушкина; напротивъ того, послѣдніе стихи отрывка таковы, что едва ли бы могъ Пушкинъ произнести нѣчто подобное. Мицкевичъ сравнилъ скачущаго, но не падающаго со скалы всадника―съ замершимъ горнымъ водопадомъ, повисшимъ надъ бездною, заключилъ стихотворение такимъ образомъ:
Lecz skoro slonce swobody zablyśnie,
I wiatr zachodni ogrzeje te państwaI cóż się stanie z kaskadą tyraństwa?..
Бѣшеный конь, кусающій удила, застывшій водопадъ, повисшій надъ пропастью―это вѣдь сама Россiя. Не могъ допустить русскій патріотъ, что этотъ конь разлетится въ дребезги; что весь каскадъ растаетъ; что весь періодъ реформъ Петра долженъ быть признанъ недѣйствительнымъ, не бывшимъ, долженъ быть вычеркнутъ изъ исторіи; что вся реформа была, такъ сказать, навыворотъ; что, начинаясь съ бороды и платья, она нисколько не вліяла на улучшеніе нравственности человѣка; что отъ нея останутся однѣ лишь развалины.
