было въ гору. Къ счастію, возжи лежали на головашкахъ, и дѣдушка, поднявшись въ одной сорочкѣ, остановилъ лошадей, успѣвшихъ проскакать съ четверть версты.
Филиппъ Агаѳоновичъ разсказывалъ, что былъ при дѣдушкѣ парикмахеромъ и самъ носилъ косу, отчего волосы его сохранили способность ложиться за гребнемъ безразлично во всѣхъ направленіяхъ; въ подтвержденіе этого онъ доставалъ роговой гребень изъ кармана и говоря: „извольте видѣть“, — гладко зачесывалъ свои сѣдые волосы назадъ.
— Были мы, говорилъ онъ, съ вашимъ папашей на войнѣ въ Пруссіи и Цецаріи. Вотъ дяденьку Петра Неофитовича пулей въ голову контузили, а насъ-то Богъ миловалъ.
Хотя я и не безъ усилій читалъ главнѣйшія молитвы, но Филиппъ Агаѳоновичъ умѣлъ упросить меня возобновить это чтеніе, которое, конечно, ему было пріятнѣе бѣготни по саду и по лѣсу.
— Которую же вамъ прочитать, Филиппъ Агаѳоновичъ? Вотъ эту что ли? говорилъ я сидящему у стола съ шерстянымъ на толстыхъ мѣдныхъ спицахъ чулкомъ въ рукахъ: — эту что ли: Вѣрую во единаго?
— Эту самую, батюшка, отвѣчалъ Филиппъ Агаѳоновичъ, продолжая какъ бы медленно читать по книжкѣ: Бога Отца, Вседержителя…
— Филиппъ Агаѳоновичъ, да развѣ вы умѣете читать?
— Какъ же, батюшка, говорилъ старикъ, въ дѣйствительности совершенно неграмотный: да вотъ глаза больно плохи,такъ ужъ вы мнѣ, батюшка, отъ божественнаго то почитайте.
И преодолѣвъ съ величайшимъ трудомъ „Вѣрую“, я переходилъ къ безконечному „Помилуй мя Боже“…
Во все время моего заикающагося чтенія, Филиппъ Агаѳоновичъ, поставивши кулакъ на кулакъ, упирался лбомъ на эту надежную подставку и во снѣ громко переводилъ духъ, сперва въ засосъ натягивая воздухъ, а затѣмъ испуская его; при чемъ губы очень внятно дѣлали: пфу.
— филиппъ Агаѳоновичъ, да вѣдь вы меня не слушаете!
— Все время, батюшка, слушалъ, да ужъ такъ то вы сладко читаете, что я задремалъ.
