лись такими же именами существительными, муж. рода, единственнаго числа.
— Пошелъ вонь, болванъ! крикнулъ генералъ, и Ягелло исчезъ за дверью. — Верните его! вскричалъ генералъ: въ Ганноверскомъ королевствѣ какой главный городъ? спросилъ онъ вошедшаго.
— Въ Ганноверскомъ королевствѣ, въ Ганноверскомъ королевствѣ, повторялъ растерявшійся юнкеръ.
— Да, да, да, нетерпѣливо повторилъ генералъ: въ Ганноверскомъ королевствѣ!
— Это... это... это Данія.
— Что?
— Это Данія, Ломбардо-Венеціанское королевство.
— Пошелъ вонъ, болванъ! Надо чтобы вашъ Александровъ съ нимъ занялся, прибавилъ генералъ, и нужно, чтобы онъ что нибудь платилъ ему за уроки.
— Дай Богъ, отвѣтилъ я, чтобы Ягелло самъ то прокормился. Чѣмъ онъ будетъ платить? Wo nicht`s ist, прибавилъ я, da hat der Keiser sein Recht verloren.
Лѣтомъ въ праздничные дни мы нерѣдко всѣмъ штабомъ отправлялись въ казенный садъ, гдѣ лѣтняя дача корпуснаго командира была построена въ готическомъ вкусѣ изъ воздушнаго кирпича, и самый садъ содержался весьма тщательно корпуснымъ командиромъ. Ближайшій надзоръ за чернорабочими въ саду былъ порученъ поселенному ротмистру Головину, поражавшему всѣхъ и приводившему въ негодованіе корпуснаго командира необычайною изысканностью рѣчей. Такъ, на замѣчаніе корпуснаго командира: „какой сегодня прекрасный вечеръ послѣ дождя“, — Головинъ отвѣчалъ: „вся природа слилась въ одной картинѣ“. А въ другой разъ на вопросъ: „гдѣ ваши рабочіе?“ — Головинъ отвѣчалъ: „ушли въ домъ разврата и невѣжества“.
— Что вы говорите, Головинъ?
— Ушли въ кабакъ, ваше пр—о.
— Боже мой, какъ вы витіевато выражаетесь!
По дорожкамъ этого обширнаго парка, въ которомъ мнѣ приходилось даже осенью успѣшно охотиться за куропатками, мнѣ случалось не разъ сопровождать верхомъ на моемъ
