Я засталъ Карла Ѳедоровича въ красномъ бухарскомъ халатѣ, въ креслахъ передъ двумя свѣчами на рабочемъ столѣ его небольшаго кабинета. Очевидно, онъ вышелъ изъ спальни, чтобы принять меня.
— Извините, полковникъ, сказалъ я, что потревожилъ васъ въ такое позднее время: я не желалъ долѣе мучиться мыслью, что далъ трубачей вопреки положительному запрещенію.
Затемъ я кратко описалъ ему обстоятельства, при которыхъ дано было разрѣшеніе.
— Я, признаться, думалъ, что къ вамъ пріѣхали Бржесскіе, и музыка для нихъ играетъ. Но вы прекрасно сдѣлали, пославъ трубачей. Вамъ надо сейчасъ туда возвратиться, прибавилъ Карлъ Ѳедоровичъ, не взирая на окружавшій меня винный запахъ, который я самъ чувствовалъ.
Изъ сада я ушелъ однимъ изъ послѣднихъ, чтобы своевременно отпустить трубачей.
На другое утро, когда удачно кончилась офицерская ѣзда на площади, Карлъ Ѳедоровичъ, подозвавъ меня, сказалъ: попросите ко мнѣ гг. офицеровъ“.
Пока я передавалъ соотвѣтственное приказаніе, въ толпѣ спѣшившихся офицеровъ оказался подошедшій посмотрѣть на ученіе бригадный генералъ Пущинъ. Подошелъ также и прикомандированный къ кирасирскому Е. В. полку поручикъ Потаповъ, купившій уже прекрасную рыжую лошадь и давно не являвшійся къ намъ на службу. Нельзя не сказать нѣсколько словъ объ этой личности. По какимъ причинамъ Потаповъ не отправлялся въ гвардейский полкъ, никто не зналъ. Но по слухамъ, проведя позднюю осень и зиму въ квартированіи 4-го эскадрона, онъ отъ скуки совершенно распустился и проводилъ время надъ пивомъ, приправленнымъ водкой. При этомъ отправлялся на недальнюю охоту и стрѣлялъ домашнихъ поселенныхъ гусей, утверждая, что они дикіе. Подогрѣвшись своимъ напиткомъ до полнаго благодушія, онъ дружески подѣлился имъ и съ приглашеннымъ въ комнату пѣтухомъ; а когда послѣдній, свалившись съ ногъ, сталъ околѣвать, Потаповъ началъ жалобно причитать надъ нимъ: „милый Петя, я не желалъ тебе зла, а хотѣлъ только
