более сильное и действующее в противоположном направлении, преодолевает и оттесняет всю мозговую деятельность, идущую изнутри. Именно для предотвращения этой коллизии происходит и то, что при видениях внутренний глаз проецирует образы по возможности туда, где внешний глаз ничего не видит — в темные углы, за занавески, внезапно становящиеся прозрачными, и вообще в темноту ночи, которая только потому и служит порою духов, что мрак, тишина и уединение, устраняя внешние впечатления, открывают простор для другой, изнутри исходящей деятельности мозга, так что в этом отношении последнюю можно сравнить с феноменом фосфоресценции, который тоже обусловлен темнотою. В шумном обществе и при свете многочисленных свеч полночь не есть час духов. Но мрачная, тихая и уединенная полночь, это — именно такой час, ибо мы уже инстинктивно боимся в ней наступления феноменов, которые представляются нам внешними, хотя их ближайшая причина лежит в нас самих, — так что, собственно, мы тогда боимся самих себя. Вот почему, кто страшится наступления таких явлений, не ночует один.
Хотя опыт и учит, что все явления рассматриваемого свойства несомненно происходят в бодром состоянии, чем они и отличаются от сновидений, тем не менее я все еше сомневаюсь, чтобы это бодрствование было полное в самом строгом смысле слова: ведь уже необходимое при этом разделение представляющей силы мозга предполагает, по-видимому, что сильная деятельность органа сновидений не может не наносить ущерба деятельности нормальной, т. е. что этот орган может действовать лишь при известном ослаблении бодрствующего, вовне направленного чувственного сознания. Поэтому, мне и кажется, что при рассматриваемых явлениях сознание, будучи несомненно бодрствующим, все же как бы окутано самою легкой дымкою, отчего оно и получает некоторую, хотя и слабую, грезоподобную окраску. Это прежде всего дает объяснение тому факту, что те, кто действительно имел такого рода видения, никогда не умирали от ужаса перед ними, между тем как ложные, искусственно подстроенные явления духов иногда производили такое действие. Обыкновенно даже так бывает, что действительные феномены этого рода совсем не внушают никакого страха: лишь потом, когда мы начинаем размышлять о них, возникает некоторый ужас; конечно, это, быть может, зависит и от того, что, пока они длятся, мы считаем призраки за живых людей, и лишь впоследствии оказывается, что они не могли быть такими. Я полагаю все-таки, что отсутствие страха, составляющее даже характеристический признак действительных видений подобного рода, главным образом обусловливается приведенным выше основанием: человек, бодрствуя, тем не менее легко окутан некоторым сонным сознанием, т. е. пребы-
