именно гений, который с детским доверием отдает им свое создание, чтобы они на него радовались, всего менее способен бороться с кознями этих низких душ, которые только среди пошлого чувствуют себя вполне дома; мало того, он даже не подозревает и не понимает этих козней и потому, смущенный оказанным ему приемом, легко может начать сомневаться в своем деле, а через это — ошибиться в себе самом и отказаться от своих стремлений, если не разберет своих недостойных противников еще во́время. Вспомним — если искать примеров не слишком вблизи, но и не в сказочной уже дали — как зависть немецких музыкантов больше четверти века противилась тому, чтобы признать достоинства великого Россини. Я сам однажды был свидетелем, как в большом певческом обществе на мелодию его бессмертного di tanti palpiti в насмешку пропета была карта кушаний. Бессильная зависть: мелодия победила и поглотила пошлые слова! И дивные мелодии Россини, назло зависти, распространились по всему земному шару и еще и теперь, как прежде, радуют сердца и будут радовать их in secula seculorum. Стоит затем присмотреться хотя бы к тому, как исполняются гнева немецкие медики, в особенности рецензенты, когда такой человек, как Маршаль Голь вдруг обнаружит, что знает себе цену. — Зависть — верный признак недостаточности и, следовательно, если направлена на заслуги, указывает на недостаток заслуг. Образ действий зависти по отношению к выдающимся людям мой превосходнейший Бальтазар Грациан очень хорошо изобразил в большой басне; она находится в его Discreto и носит название hombre de ostentacion. Там все птицы сердиты на павлина с его пышным хвостом и составили против него заговор. „Если мы только добьемся“, говорит сорока, „чтобы он не мог больше устраивать этих проклятых выставок своего хвоста, тогда его красота скоро совсем померкнет; потому что чего никто не видит, то все равно, что не существует“ и т. д. — Только в защиту от зависти выдумана и добродетель скромности. Что те, кто настаивает наскромности и сердечно радуется скромности выдающихся людей, всегда люди ничтожные, — это я разъяснил в моем главном сочинении, т. 2, гл. 37. Известное и многим неприятное изречение Гёте „скромна только дрянь“ упреждено в свое время еще Сервантесом, который между правилами поведения для поэтов, прибавленными к его „Путешествию на Парнас“, дает и такое: que todo poeta, á quien sus versos hubieren dado á entender que lo es, se estime y tenga en mucho, ateniendose á aquel refran: ruin sea el que por ruin se tiene (каждый поэт, которому стихи его дали понять, что он таковой, пусть уважает и высоко себя ценит, держась поговорки: дрянь тот, кто считает себя дрянью). — Шекспир во многих своих сонетах, где только он и мог говорить о себе,
