и тех же камешков в жизненном калейдоскопе; на деле ничто не изменяется, и нет никакой разницы между прошлым и настоящим, между настоящим и будущим. Все сосредоточено, нет будущего, и, значит, для оптимизма закрываются всякие перспективы. Идти некуда, как ни откуда мы и не пришли. Единое зло вовеки неудовлетворимой и страдающей воли объемлет нас, и каждая боль, и каждая мука только манифестирует мировую сущность. И лишь в том дается нам утешение (если мы можем его принять), что уравновешиваются мировое страдание и мировая вина: мы терпим то, что заслужили. Утверждение воли — преступление; страдание — наказание. Справедливость не оскорблена. И потому шопенгауэровское мировое страдание не „дьяволов водевиль“ Достоевского, а приобретает характер какого-то возмездия, служит искуплением некоей вины. У Шопенгауэра — виноватая природа. Но только этот ад и тьму великой боли прорезают отдельные лучи сострадания. В жестокий мир входит доброта, и такое своеобразное и отрадное впечатление производит го, что гимны ей поет именно Шопенгауэр, гениальный брюзга, — он, чьи уста так часто изрекали брань, хулу и насмешку. Гений, он ставит гениальность ниже доброты, и гаснут для него все светочи ума, все Бэконы Веруламские перед солнцем любви. И знаменательно, вообще, что с такой беспощадной зоркостью проникнув в темную стихию людей и мира, вскрыв иррациональные корни всех явлений, Шопенгауэр сохранил однако глубокое благоговение перед мировыми и человеческими ценностями, неуспокоенное удивление перед красотою и добром, перед чарами искусства, перед добрым и талантливым человеком. В самом изложении своем так часто цитируя великих авторов, щедрую и добровольную дань платя бессмертным писателям умершего античного мира, он как бы общается с теми, кто воплощает собою человеческое достоинство и благородство и по праву причисляет себя к сонму тех rari nantes in gurgite vasto, которые незакатным светом светят над вечной сменою людских поколений.
Пессимизм у Шопенгауэра — не только вывод из основного философского утверждения: он в такой же степени — результат глубоких и пристальных наблюдений над жизнью. Всем памятны те, мрачной красотою запечатленные, страницы, на которых он рисует господство злобы, случая и глу-
