скал водопады, тихой пылью рассеивающиеся катаракты, стройные колонны фонтанов раскрывают идеи текучей, тяжелой материи именно так, как создания архитектуры развертывают идеи косной материи. В утилитарной гидравлике изящная не находит себе никакой опоры, потому что их цели обыкновенно не совмещаются между собою, и соединить их можно только в виде исключения, как это мы видим в Cascata di Trevi в Риме[1].
Чем для рассмотренных низших ступеней объектности воли служат два упомянутые искусства, — этим самым для высшей ступени растительной природы в известной мере является изящное садоводство. Ландшафтная красота местности по большей части зиждется на разнообразии сочетанных в ней элементов природы и на том, что последние ясно разграничены между собой, отчетливо выступают каждый в отдельности и все-таки представляют собою стройную связь и чередование. Вот этим-то двум условиям и приходит изящное садоводство на подмогу; тем не менее, оно далеко не в такой степени господин своего материала, как зодчество — своего, и действие его поэтому ограничено. Красота, которую оно показывает, почти целиком принадлежит природе, — само же оно от себя мало что прибавляет; с другой стороны, если природные условия для него неблагоприятны, оно почти бессильно, и там, где природа действует не за него, а против, его результаты незначительны.
Таким образом, насколько растительный мир, который повсюду без помощи искусства сам напрашивается на эстетическое наслаждение, насколько он — объект искусства, он преимущественно относится к ландшафтной живописи. В области последней лежит вместе с ним и вся остальная бессознательная природа. В nature morte и картинах чистой архитектуры, руин, внутренности храмов и т. д. преобладает субъективная сторона эстетического наслаждения: удовольствие, которое они возбуждают в нас, состоит главным образом не в непосредственном восприятии изображенных идей, а больше в субъективном корреляте этого восприятия — в чистом, безвольном познании; ибо в то время как художник заставляет нас смотреть на вещи его глазами, мы вместе с тем сами проникаемся отраженным ощущением и чувством того глубокого душевного покоя и совершенного безмолвия воли,
- ↑ Сюда относится 35 гл. II тома.
