на нашъ кабинете; сто разъ повернувшись на одной ногЬ и при этомъ не дѣлая ни шага впередъ, онъ изображаетъ союзный сеймъ; сѣменя по полу, точно съ связанными ногами, онъ имѣетъ въ виду мелкихъ владѣтельныхъ особъ; качаясь точно пьяный, онъ изображаетъ европейское ра-вновѣсіе; сжавши руки въ клубокъ, представляетъ конгрессъ; и наконецъ, мало-по-малу возносясь на высоту, нѣсколько времени покойно оставаясь въ этомъ иоложеніи и въ за* ключеніе пускаясь въ самые страшные прыжки, представляетъ нашего черезчуръ близкаго друга на востокѣ. Повязка спала съ глазъ молодого бурша, и теперь понялъ онъ, почему танцорамъ платятъ болѣе, чѣмъ великимъ писате-лямъ, почему балетъ служитъ неистощимою темою разговора въ дипломатическомъ корпусѣ, и почему часто хорошенькая танцовщица содержится еще частнымъ образомъ на счетъ министра, который конечно день и ночь старается, чтобы она восприняла его политическую системочку. Клянусь Аписомъ! велико 'число экзотериковъ между посѣтите-лями театра, и очень мало среди нихъ эзотериковъ. Глупая толпа стоить, и зѣваетъ, и дивится прыжкамъ и пируэтамъ, и изучаетъ анатомію въ позахъ г-жи Лемьеръ, и хлопаетъ при антраша дѣвицы Ренишъ, и толкуетъ о граціи, гармо-ніи и бедрахъ, а никому невдомекъ то, что въ этихъ шгясовыхъ движеніяхъ является передъ нимъ судьба нѣ-мецкаго народа.
Между такими разговорами не забывалось,однако, полезное, и надъ большими блюдами, добросовѣстно наполненными мясомъ, картофелемъ и т. п., происходила прилежная работа. Кушанье, однако, было скверное. Я замѣтйлъ это моему сосѣду, но онъ, оказавшійся, по произношенію, швей-царцемъ, грубо отвѣчалъ мнѣ, что намъ, нѣмцамъ, незнакома какъ истинная свобода, такъ и истинное довольство малымъ. Я пожалъ плечами и возразилъ, что лучшіе кня-жескіѳ лакеи и пирожники—всюду изъ швейцарцевъ и носятъ большею частью названіе швейцаровъ, что вообще нынѣшніе швейцарскіе герои свободы, выбалтывающіе въ публикѣ столько смѣло политическая, напоминаютъ мнѣ зайцевъ, которые въ ярмарочныхъ балаганахъ стрѣляютъ изъ пистолетовъ, поражаютъ всѣхъ дѣтей и крестьяне своей неустрашимостью и все-таки остаются зайцами.
Сынъ Альповъ, безъ сомнѣнія, не имѣлъ намѣренія оби-дѣть меня: онъ, какъ говорить Сервантесъ, «былъ толстый
человѣкъ, а следовательно, и добрый человѣкъ». Но сосѣдъ