— 167 —
Мертвецы лежать въ могилахъ, Все живущее живетъ; Молода я и прекрасна, Сердце весело цвѣтетъ.
Приходи-жъ скорѣй въ мой з&мокъ, Въ мой хрустальный з&мокъ! Тамъ Дамы, рыцари и пажи Шумно нляшутъ по ночамъ.
Шпоры звонко раздаются, Платья шелкомъ шелестятъ, Гномы громко быотъ въ литавры, Барабанятъ и трубятъ,
Но, какъ Генриха, тебя я Крѣико, жарко обниму И при звукѣ трубномъ уши, Какъ и Генриху, зажму.
Безконечное ощущается блаженство, когда внѣшняя природа сливается съ нашимъ внутреннимъ міромь, когда зеленыя деревья, мысли, пѣнье птицъ, тихая грусть, синева неба, воспоминанія и благоуханія травъ переплетаются въ плѣнптельныхъ арабескахъ. Женщинамъ лучше всѣхъ знакомо это ощущеніе — и вотъ почему можетъ мелькать на губахъ ихъ такая милая улыбка невѣрія въ то время, когда мы съ школьною гордостью прославляемъ наши логическія дѣйствія, хвалимся тѣмъ, что мы такъ отлично раздѣлили все на объективное и субъективное и уставили голову свою, точно въ аптекѣ, тысячью ящиковъ, гдѣ въ одномъ лежитъ умъ, въ другомъ—разумъ, въ третьемъ—остроуміе, въ че-твертомъ—тупоуміе, а въ пятомъ—ничего, т. е. идея.
Погруженный въ грёзы, я почти не замѣтилъ, что мы уже вышли изъ глубины долины и снова подымались въ гору. Дорога эта оказалась очень крутою и трудною, и " не Одинъ изъ насъ едва переводилъ дыханіе, подвигаясь впе-редъ. Но подобно нашему покойному дядюшкѣ, похороненному въ Мельнѣ, мы заранѣе воображали себѣ удовольствіѳ спуска, и это только усугубляло нашу веселость. Наконецъ, мы вступили въ Ильзенштейнъ.
Это—огромный гранитный утесъ, смѣло и высоко подымающейся изъ бездны. Съ трехъ сторонъ окружаютъ его
высокій, покрытия лѣсомъ, горьт, но четвертая, сѣсерная