— 355 —
Цѣлую жизнь я шатался по всѣмъ танцклассамъ философіи, отдавался всѣмъ оргіямъ ума, вступалъ въ любовную связь со всевозможными системами, не находя удовлетворенія, какъ Мессалина послѣ распутной ночи—и вотъ теперь очутился вдругъ на той же точкѣ зрѣнія, на кбторой стоить дядя Томъ, на точкѣ зрѣнія Библіи, и преклоняю колѣна рядомъ съ этимъ чернымъ богомольцемъ, въ такомъ же на-божномъ благоговѣніи.
Какое униженіе! Со всей моей наукой я не ушелъ далѣе бѣднаго, невѣжественнаго негра, еле умѣющаго читать по складамъ! Бѣдный Томъ видитъ, разумеется, въ священной книгѣ еще болѣе глубокія истины, чѣмъ я, которому въ особенности неясна еще послѣдняя часть ея. Томъ пони-маетъ ее, можетъ-быть, тѣмъ лучше, чѣмъ больше въ ней встрѣчается побоевъ, именно этихъ непрерывныхъ ударовъ бича, которые мнѣ иногда, при чтеніи Евангелія и исторіи апостоловъ, представлялись весьма неэстетичными. Бѣдный рабъ-негръ читаетъ одновременно и спиной, и потому понимаете, гораздо лучше, чѣмъ мы. Зато смѣю льстить себя мыслью, что характеръ Моисея въ первой части священной кнн!ги мнѣ былъ болѣе понятенъ, чѣмъ ему.
Эта великая фигура немало импонировала мнѣ. Какой исполинскій образъ! Я не могу себѣ представить, чтобы Окъ, царь Базана, былъ болѣе великъ. Какимъ маленькимъ кажется Синай, когда Моисей стоить на немъ! Эта гора только пьедесталъ, на которомъ покоятся ноги этого чело-вѣка, тогда какъ голова его уходить въ жебо, гдѣ онъ бе-сѣдуетъ съ Богомъ...—Боже, прости мнѣ мое прегрѣшеніе, но мнѣ порой казалось, что этотъ Моисеевъ Богъ не болѣе, какъ лучезарное отраженіе самого Моисея, на котораго Онъ такъ удивительно похожъ, какъ въ гнѣвѣ, такъ и въ любви. Признать такое тождество Бога съ Его пророкомъ было бы болынимъ грѣхомъ, было бы антропоморфизмомъ, — но сходство поразительно.
Прежде я не особенно любилъ Моисея, вѣроятно потому, что эллинскій духъ преобладать во мнѣ, и я не могъ простить еврейскому законодателю его ненависти ко всякой образности, къ пластикѣ. Я не видѣлъ, что Моисей, несмотря на свое враждебное отношеніе къ искусству, самъ былъ, однако, великимъ художникомъ и обладалъ истиннымъ худо-жественнымъ духомъ. Только въ немъ, какъ и въ его еги-петскихъ одноплеменникахъ, этотъ художественный духъ былъ направленъ исключительно на колоссальное и непре-
21*