— 502 —.
ни въ какомъ случаѣ — гнуснымъ дѣломъ; мы называемъ ее предоиредѣленіемъ Божіимъ. Вѣдь, въ самомъ дѣлѣ, мы ставили бы людей слишкомъ высоко и въ то'же время слишкомъ принижали бы ихъ, если бы приписывали имъ столько исполинской силы и вмѣстѣ съ тѣмъ столько преступности, чтобы они могли по собственному произволу иролить ту кровь, слѣды которой Шатобріанъ хочетъ смыть водою своей черной лохани.
Дѣйствительно, если взвѣсить тогдашнее положеніѳ дѣлъ и собрать свидѣтельства еще живыхъ очевидцевъ, то видно, что человѣческій произволъ игралъ весьма незначительную роль въ казни Людовика XVI. Многіе, хотѣвшіе подавать голосъ противъ этой казни, поступали какъ разъ напро-тивъ, когда всходили на трибуну и охватывались мрачнымъ безуміемъ политическаго отчаянія. Жирондисты чувствовали, что они въ то же время произносили свой собственный смертный приговоръ. Многія рѣчи, произносившіяся при этомъ случаѣ, служили только къ самооглушенію. Аббатъ Сіесъ, возмущенный отвратительной болтовней, иодалъ голосъ за казнь совершенно просто и, сойдя съ трибуны, сказалъ своему другу: «еРаі ѵоіё 1а тоіі зап& рЬгазе». Но злобная клевета злоупотребила этимъ частнымъ выра-женіемъ; страшныя слова «1а тогі запз рЬгазе» въ устахъ самаго кроткаго человѣка были выставлены, какъ парламентское изреченіе, и теперь вы найдете ихъ во всѣхъ учебникахъ, и молодые люди учатъ ихъ наизусть. Общая молва увѣряетъ, что 21 января смущеніе и печаль господствовали во всемъ Парижѣ; даже самые бѣшеные якобинцы, повидимому, были подавлены болѣзненнымъ разстройствомъ. Мой всегдашній извозчикъ, старый санкюлотъ, разсказывалъ мнѣ, что, когда онъ смотрѣлъ на казнь Людовика XVI, то у него на душѣ было такъ, «какъ будто у него самого ' отсѣкали какой-нибудь членъ». И онъ прибавилъ: «У меня сдѣлалась боль въ желудкѣ, и весь день я не могъ безъ отвращенія смотрѣть на пищу». По его словамъ, и «старый Вето» при этомъ былъ очень не спокоенъ, точно онъ * собирался обороняться. Несомненно то, что онъ умеръ не такъ величественно, какъ Карлъ I, который сначала произ-несъ свою длинную протестующую рѣчь, при чемъ держалъ себя такъ спокойно, что нѣсколько разъ просилъ окружав-шихъ его дворянъ не трогать топора, чтобы не иступить его. Таинственно замаскированный палачъ въ Вайтгаллѣ
вселялъ также болѣе поэтическій ужасъ, чѣмъ Сансонъ съ