— 349 —
«Да, зажегся гнусный пламен У нея въ груда насохшей, И порочная мерзавка Соблазнить меня пыталась.
«Я-жъ взмолился: «Ахъ, простите, Мнѣ, тасіаше! Я не фривольнцй Гбтеанецъ, состою я Въ стихотворной швабской школѣ.
«Нравственность намъ служитъ музой; У нея изъ толстой кожи Панталоны. Ахъ, оставьте Непорочной добродѣтель!
«У одніцкь поэтовъ—сила, У другихъ—воображенье, Или страсть; но добродѣтель Лишь у насъ, поэтовъ швабскихъ!
«Въ ней все наше достоянье! Не срывайте же одежды, Нравственно благочестивой, Наготу мою закрывшей!»
«Такъ сказалъ я; но Урака, Иронично улыбнувшись, Головы моей коснулась Тонкой вѣткою омелы.
«И лочувствовалъ тотчасъ же Я ознобъ—какъ будто члены Покрывались кожей гуся; Но совсѣмъ не гуся кожа
«То была, а шкура мопса; Съ той минуты злополучной Превращеннымъ я остался, Какъ вы видите, въ собаку!»
Бѣдный парень! Отъ рыданій Продолжать не могъ онъ рѣчи, И такъ горько, горько плакал ъ, Что почти истекъ слезами.
— Слушайте!—сказалъ я грустно:— Не могу-ль я отъ собачьей Шкуры эдсь осэдбодаь
И вернуть опять искусству?—