26 Июл.
Вчера приехал шурин Ал. Берс с семьей. Никак не мог удержать не выражения, но в себе отвращения. Дурно. Стал слаб в общении с людьми. Ездил немного верхом. Написал несколько ничтожных писем. Нынче спал хорошо, встал рано, записал кое-что не пустяшное, хотя и старое, но с новой стороны. — Гулял, и всё бы хорошо, да разболелся живот и болит и сейчас — два часа дня. — Ничего не ел и не пил кофе. Всё хуже и хуже. На душе хорошо. С[офья] А[ндреевна] уж говорила, ч[то] я ей обещал не ехать в Швецию. Здоровье ее лучше. Немного писал о войне и письмо франц[узское] Стыку. Мешает боль живота. Записать:
Когда я не сознаю себя, я живу животной жизнью; когда сознаю себя и делаю то, что решил в душе — живу человеческой жизнью; когда же сознаю жизнь других существ, любя их, живу божеской жизнью.
Да, это хорошее определение любви: Etre un homme n’est rien; être homme est quelque chose; être l’homme voilà ce que m’attire. — Amiel.[1]
Приехали к обеду сын Сергей и Бутурлин, и утром еще Маклакова. После обеда заговорил о поездке в Швецию, поднялась страшная истерическая раздраженность. Хотела отравиться морфином, я вырвал из рук и бросил под лестницу. Я боролся. Но когда лег в постель, спокойно обдумал, решил отказаться от поездки. Пошел и сказал ей. Она жалка, истинно жалею ее. Но как поучительно. Ничего не предпринимал, кроме внутренн[ей] работы над собой. И как только взялся за себя, всё разрешилось. Целый день болел живот. — Письма ничтожные. Интересный разговор с Бутурл[иным]. Ив[ан] Ив[анович] всё растет и всё ближе и ближе мне.
27 Июля.
Спал мало, но встал без боли. Ходил гулять, молился и умилялся до слез от внутренней радости и благодарности. И теперь есть отзвуки этого чудно[го] чувства. Вернулся. Написал письмо Мечникову и франц[узское] Стыку. Немного поправил шведское. Записать:
- ↑ [Быть одним из людей, это — ничто; быть человеком, это — нечто; быть вполне человеком — вот то, что меня привлекает. — Амиель.]
