еще два человѣка. Они тоже уставились на меня, а затѣмъ одинъ изъ нихъ спросилъ — не я ли датскiй писатель Андерсенъ и показалъ мнѣ мой портретъ, висѣвшiй тутъ же на стѣнѣ. Оказалось, что голландскiя газеты уже оповѣстили о моемъ скоромъ прiѣздѣ въ Голландiю, гдѣ меня знали по моимъ романамъ, переведеннымъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ на голландскiй языкъ датчаниномъ Нюгоромъ, и по недавно появившимся «Das Märchen meines Lebens» и «Сказкамъ.»
Изъ Амстердама я отправился по желѣзной дорогѣ въ Гарлемъ, а оттуда въ Лейденъ и Гагу. На четвертый день моего пребыванiя въ Гагѣ, въ воскресенье я хотѣлъ было отправиться во французскую оперу, но здѣшнiе друзья мои попросили меня подарить этотъ вечеръ имъ. «Да тутъ, кажется, балъ сегодня!» сказал я, когда мы пришли въ hôtel de l'Europe, гдѣ долженъ былъ собраться нашъ кружокъ. «Что тутъ за торжество?» спросилъ я затѣмъ: «Все разубрано по праздничному!» Спутникъ мой улыбнулся и сказалъ: «Это въ честь васъ!» Я вошелъ въ большой залъ и изумился при видѣ собравшагося тамъ многочисленнаго общества. «Это все ваши голландскiе друзья, — сказали мне — которые рады случаю провести этотъ вечеръ съ вами!» Что же оказалось? Во время моего краткаго пребыванiя въ Гагѣ, фанъ-деръ-Флитъ и другiе мои здѣшнiе знакомцы успѣли извѣстить о моемъ прiѣздѣ, согласно бывшему у нихъ условiю, нѣкоторыхъ изъ провинцiальныхъ друзей моей музы, и тѣ всѣ съѣхались теперь сюда, — многiе, какъ напр., авторъ «Opuscules de jeunesse», фанъ-Кнеппельгоутъ, издалека — желая повидаться со мною. Общество состояло изъ художниковъ, литераторовъ и артистовъ. Большой столъ былъ роскошно убранъ цвѣтами; за ужиномъ то и дѣло провозглашались тосты и говорились рѣчи. Особенно тронулъ меня тостъ фанъ-деръ-Флита за «отца Коллина въ Копенгагенѣ, благороднаго человѣка, усыновившаго Андерсена!» «Два короля, продолжалъ онъ затѣмъ, обратившись ко мнѣ: — пожаловали васъ орденами; когда настанетъ день, и ихъ положатъ вамъ на гробъ, то ниспошли вамъ Богъ за ваши благочестивыя сказки прекраснѣйшiй орден — корону безсмертiя!»
Одинъ изъ ораторовъ говорилъ о связи, существующей между Голландiей и Данiей, какъ въ языкѣ, такъ и въ исторiи, а одинъ изъ художниковъ, нарисовавшiй прекрасныя картины къ моимъ «Картинкамъ-невидимкамъ», провозгласилъ тостъ за меня, какъ за художника-живописца. Кнеппельгоутъ же поднялъ бокалъ и на французскомъ языкѣ провозгласилъ тостъ за свободу формы и фантазiи. Затѣмъ присутствовавшiе пѣли пѣсни, декламировали юмористическiя стихотворенiя, а знаменитый трагикъ Гаги Пэтеръ, въ виду моего незнакомства съ голландскимъ драматическимъ искусствомъ, изобразилъ сцену въ тюрьмѣ из «Тассо» Шравенверта. Я не понималъ ни слова, но меня поразила искренность артиста и его несравненная
