ского права, оправдывает их невозможностью у нас такой работы вследствие отсутствия монографической разработки отдельных частных институтов нашего гражданского права (Журн. гр. и уг. пр. 1876 г., кн. 2, стр. 260). Это последнее обстоятельство может, однако же, на самом деле делать такую работу только крайне затруднительной и медленной, но никак не невозможной, тем более, что в настоящее время положение дела в этом отношении уже несколько улучшилось, отчасти вследствие появления нескольких монографий по некоторым отдельным институтам нашего гражданского права, а отчасти вследствие накопления довольно значительного материала в решениях судебной практики, могущих также облегчать рассмотрение многих отдельных вопросов, порождаемых недостаточностью законодательного материала по гражданскому праву.
Если когда систематическая разработка догмы нашего гражданского права и была если не невозможной, то по крайней мере, совершенно бесцельной, как работа, долженствующая служить пособием судебной практике в объяснении и применении закона, так это разве до введения у нас новых судебных уставов 20 ноября 1864 года, вследствие того, что в это время наши судебные места, будучи крайне стеснены законом в его толковании, все равно не могли бы пользоваться в этом отношении выводами, даваемыми научной разработкой права. В самом деле статья 65 т. I законов основных предписывала исполнять законы по точному и буквальному их смыслу, без всякого изменения или распространения, а статья 226 т. I учреж. Сената предписывала Сенату основывать его определения на законах, не переменяя в оных без доклада Императорскому Величеству ни единой буквы; в случае же, наконец, отсутствия ясного закона для решения какого-либо дела, статья 260 т. II Общ. губ. учреж. лишала низшие присутственные места права приступать к решению дела, а обязывала их доносить о встретившейся неполноте закона правительствующему Сенату. Ввиду существования в нашем законе таких стеснительных правил относительно его толкования и нельзя не признать совершенно основательным заключение Мейера о том, что у нас применение закона по аналогии должно было считаться недопустимым; вследствие чего не может уже казаться странным и его отрицательное отношение к праву юристов, как источнику права, которое у нас, по его мнению, даже и не могло образоваться (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 34 и 57). Действительно, отведенные законом для толкования его границы были столь тесны, что доктринальное его толкование, по совершенно справедливому замечанию Пуцилло в его статье: „Теория судебного толкования законов“, до введения новых судебных уставов должно было считаться воспрещенным (Жур. гр. и уг. пр. 1882 г., кн. 9, стр. 167); а при таком положении и самая научная обработка закона была, очевидно, как пособие судебной практике, совершенно бесполезна. Совершенно иные перспективы в этом отношении открылись у нас по введении в действие новых судебных уставов, предоставивщих совсем иные права по отношению толкования и применения закона и открывших иные задачи нашей юриспруденции. Совершенно прав был Думашевский, утверждая в его статье: „Наше правоведение, что̀ оно и чем должно быть“, появившейся вскоре по введении в действие новых судебных уставов, что с этого времени задача нашей юриспруденции должна заключаться в том, чтобы вещать русскому народу не столько его закон, сколько его право, т. е. те нормы, которые, не быв выражены в самом законе, могут быть, однако же, в нем угаданы и выведены из него по соображении той законодательной воли, которые получили выражение ее в прямых постановлениях закона (Жур. Мин. Юст. 1867 г., кн. I, стр. 31). Поэтому-то и нельзя не признать, что только теперь, по введении
