противников» (Извольский). Но быстрые и блестящие победы не только не «охладили пыла», а, наоборот, подняли воинственное воодушевление союзников до необычайной высоты. При этом операционная линия болгар оказывалась так же сомнительна, как и все их поведение. Главная болг. армия двигалась на Адрианополь — Константинополь, и после разгрома турецкой армии во Фракии, казалось, между нею и турецкой столицей нет более никаких преград. Это совершенно не входило в рус. планы, — Константинополь должен был стать русским, а не болгарским, — между тем, герм. газеты болгарофильского направления открыто писали о намерении царя Фердинанда короноваться византийским императором. В Петербурге начали возникать прямо горячечные планы защиты Константинополя от болгар. Проектировалась немедленная посылка рус. десантного корпуса для захвата если не самого Константинополя, то, по крайней мере, выхода из Босфора в Черное м. «К счастию», турки сумели закрепиться на чаталджинских позициях, взять к-рые болгарам не удалось: непосредственная опасность занятия болгарами Константинополя была, т. о., устранена. Но сомнения насчет болг. поведения после этого в Петербурге могли только усилиться. Война явно давала не те плоды, к-рых от нее ожидали: Константинополь, к к-рому она должна была приблизить Россию, оказывался дальше, чем был до войны, в то же время то, из-за чего Россия стремилась к Константинополю, уплывало из рук: Турция, правильно угадывая действительную подкладку событий, стала (формально это было совершенно правильно) задерживать греч. суда, везшие рус. хлеб через Дарданеллы. Война, не дав еще никакой прибыли, приносила уже большие убытки, к-рые отнюдь не компенсировались выгодами с какой-нибудь другой стороны.
Получить Албанию для Сербии оказывалось делом неимоверно трудным, Австрия этому воспротивилась всеми силами, и с ней из-за каждого албанского местечка приходилось торговаться не меньше, чем раньше с Болгарией из-за Македонии. При этом рус. дипломатия прямо истощалась в приискивании аргументов: в конце-концов один албанский город чуть ли не оказался русским городом, ибо около него был православный монастырь, где были русские монахи, а в городе было подворье этого монастыря.
Этот довод, при всей его странности, Австрия все же признала, — ее больше интересовали берега Адриатического м., спорный же город был в глубине Албании. Но Сербии тоже эти берега были нужнее, чем православные монастыри, а на попытку завладеть ими (захват Черногорией Скутари) Австрия прямо уже ответила вооруженной демонстрацией. Скандал удалось замять, превратив австр. демонстрацию в международную, а Черногорию вознаградили, устроив ей заем в Англии в несколько миллионов.
Одновременно Австрия частично мобилизовала свою армию, явно угрожая войной в случае дальнейшего упрямства сербов.
Для России, озабоченной судьбой Константинополя, война из-за берегов Адриатиче 508
ского м. была с этого момента всего менее кстати (см. Антанта). Миролюбие, к-рое раньше было простой маской, становится под впечатлением всех этих неожиданностей истинным лицом рус. дипломатии — рус. правительство всячески хлопочет о том, чтобы заключенное в начале декабря перемирие обратилось в прочный мир, а когда это не удается, вторая Б. в., после разрыва перемирия, проходит уже без всякого сочувствия со стороны России, в это время исподтишка подготовляющей новую коалицию, уже против Болгарии.
Откол от последней формально наметился телеграммой, которою ответил Сазонов на известие о разрыве болгарами перемирия: «Мы удивлены поведением болгарского правительства. Непрестанно обращаясь к нам за советами и поддержкой, оно в то же время выказало невнимание нашим настойчивым предостережениям не брать на себя инициативы разрыва с Турцией. — Софийский кабинет должен отдать себе отчет в том, что мы вовсе не расположены принимать все последствия его решений к исполнению и что те содействие и поддержка, к-рые все время оказывались нами болгарам, не должны вводить их в заблуждение, что мы их всегда все равно выручим из беды, как бы они ни относились к нашим советам».
Ход новой кампании мог только усилить охлаждение. 26 марта 1913 болг. армия взяла штурмом Адрианополь. «Опасная» ситуация ноября 1912 повторилась снова. Сазонов категорически настаивает на заключении мира, ибо «всякое промедление отразится серьезной опасностью для Константинополя». Добиться прекращения военных действий удалось только к маю — и уже гораздо ранее этого началось тщательное подбирание элементов будущей антиболгарской коалиции. Элементы эти, можно сказать, «валялись на улице». Выходом из Македонии к Эгейскому м. являются Салоники — город в национальном отношении турецкоеврейский (турки и евреи вместе составляли более 70% населения), исторически греческий не менее, чем Старая Сербия была сербской, и ни в каком отношении не болгарский — но без него Македония оказывалась тупиком. Между тем, греки не только категорически требовали себе Салоник, но заявляли притязание на весь северный берег Эгейского м., ставя Болгарию буквально в «безвыходное» положение. С другой стороны, Сербия, не получив берегов Адриатического м., ради чего в свое время она и отказывалась от Македонии, естественным образом стала требовать пересмотра установленной Романовским сербо-болгарской границы, ссылаясь, м. пр., и на то, что Македония была завоевана почти исключительно сербскими войсками, при помощи к-рых был взят болгарами и Адрианополь. И, наконец, явился еще третий соискатель, в лице Румынии, занявшей позицию благожелательного нейтралитета по отношению к антитурецкой коалиции 1912, но требовавшей за это компенсации, в виде куска болг. территории на нижнем Дунае (в Добрудже).
Главным предметом спора была здесь б. турецкая крепость Силистрия, игравшая
