было хуже французского, что не помешало блестящим победам немцев; японская пушка 1904 принадлежала к более устарелому типу, чем русская, что, однако, не спасло русских от Мукдена. Основными причинами неудачи Коммуны была неверная тактика, отмеченная Марксом, а также то, что правительству Коммуны не удалось выйти из того состояния хаоса, в котором неизбежно оказывается всякое революционное правительство на другой день своей победы, но который жизнеспособные революционные правительства преодолевают более или менее быстро; хаотичность же всей административной машины Коммуны вносила хаос и в военные действия, развивавшиеся, действительно, «стихийно», т. е. так, как военные действия развиваться ни в каком случае не должны.
Парижская Коммуна была таким образом примером не В. в. вообще, но В. в., поставленного в исключительно неблагоприятные условия со стороны руководства. Тем не менее, ее неудача в течение десятилетий помогала соглашателям дискредитировать В. в. как метод революционной борьбы, при чем под конец им удалось даже использовать на своей стороне авторитет Энгельса.
Последний, совершенно правильно расценивая революционность германских рабочих 1890 — х годов как очень невысокую, прекрасно понимая, что при невысокой революционности германского пролетариата В. в. в тогдашних условиях было бы выступлением не масс, а небольших кучек, было бы «путчем», который сорвал бы великолепно шедшую тогда в «легальных» — после отмены закона о социалистах — мирных условиях организационную работу социал-демократии, несомненно несколько переоценивая в то же время технический момент, дал в 1895 предисловие к новому изданию «Классовой борьбы во Франции» Маркса, с несколькими страницами, весьма скептически освещавшими шансы вооруженного восстания в данный момент. При помощи небольшой купюры соглашателям, явившимся душеприкащиками умершего в этом же году Энгельса, удалось даже сделать последнего чуть не принципиальным противником В. в., гениальную стратегию которого он набросал за сорок лет перед тем. Именно, они вычеркнули заключительные слова Энгельса, резюмировавшие его скептическую характеристику В. в.: «Значит ли это, что в будущем уличная борьба не будет уже играть никакой роли? Нисколько. Это значит только, что условия с 1848 года стали более неблагоприятными для гражданских инсургентов, более благоприятными для армии.
Всякая будущая уличная борьба может таким образом победить только в том случае, если этот минус ситуации будет компенсирован другими моментами. Она будет иметь место реже в первой фазе социальной революции, чем в дальнейшем ходе ее, и должна будет вестись при помощи более значительных сил. Но последние предпочтут тогда, как и во время всей Великой французской революции или 4 сентября и 31 октября в Париже, открытое наступление пассивной баррикадной тактике».Между тем, именно в это время вопрос о В. в. встал перед одной из величайших европейских стран, вступившей на путь капиталистического развития позднее других и не цережившей еще своей буржуазной революции. Вооруженных выступлений народных масс Россия не знала со времен пугачевщины, т. е. с последней «крестьянской войны», употребляя западную терминологию. Выступление декабристов (см.) было задумано по типу «пронунциамиенто» (см. выше) и предполагало действия частей регулярной армии в их обычном строе и порядке, под предводительством их обычного командного состава, перешедшего на сторону революции. Единственное исключение составляла немногочисленная и политически мало влиятельная группа «Соединенных славян» (см.), стремившаяся вызвать сознательное солдатское движение, — ее участие придало несколько своеобразный характер восстанию Черниговского полка; но во всей истории бунта декабристов это был лишь эпизод. Первый призыв к вооружен, восстанию массы услыхали бы только от Чернышевского (см.), если бы его прокламация «Барским крестьянам» (1861) не была перехвачена полицией и дошла по назначению. Чернышевский писал там:«Аеще вот о чем, братцы, солдат просите, чтобы тэни вас учили, как в военном деле порядок держать. Муштровки большой вам не надо, чтобы там в ногу итти по-солдатски да носок вытягивать, — без этого обойтись можно, а тому надо учиться вам, чтобы плечом к плечу плотнее держаться, да команды слушаться, да пустого страха не бояться, а мужество иметь во всяком деле да рассудок спокойный, значит, хладнокровие. Что вам надо узнать, что покуда вперед прешь да плотно держишься, да команды слушаешься, — тут мало вреда терпишь; только тогда и опасность большая бывает, когда дрогнешь, да мяться начнешь, да еще коли побежишь назад, — ну, тут уже плохо дело. А покуда вперед идешь, мало тебе пушка вреда делает. Ведь из сотни то ядер, разве одно в человека попадет, а другие все мимо летят. И о пулях то же надо сказать. Тут грому много, а вреда мало. — А кроме того, ружьями запасайтесь, кто может, да всяким оружием». Четкость постановки Чернышевского свидетельствует, насколько велик был революционный подъем начала 1860 — х годов и насколько правильно Ленин приводил эту эпоху как один из образчиков «революционной ситуации». Но пример Чернышевского нашел последователей лишь через несколько десятков лет — поскольку и военная организация народовольцев была ближе к типу «пронунциамиенто» (народовольческая пропаганда велась исключительно среди офицерства).
Двадцать лет спустя мы имели уже, говоря словами Ленина, «массовые движения, связанные с наглядно выступающим перед всеми ростом политического сознания и революционной активности рабочего класса» — движения, которые «заслуживали название действительно революционных актов» и способны были «внушить действительное ободрение тем, кто
