была восставшая масса, перед которой на этом пути «заражения» действовавших против нее войск вставали в то же время все бблыпие и большие трудности. Введение новых дальнобойных и скорострельных типов огнестрельного оружия физически затрудняло сближение массы и войска — дело решалось на очень большом расстоянии в очень короткое время; с другой стороны, новое оружие было почти монопольной собственностью именно правительства и изготовить его кустарными способами не было уже никакой возможности. Все это очень облегчало соглашательским партиям их агитацию против В. в., которое одно время было объявлено (германскими с. — д.) даже совершенной бессмыслицей. Наделе сознательность и революционная энергия пролетариата оказались способными преодолеть все выросшие перед ним препятствия — после русских революций 1905 и 1917, а в особенности после германской 1918—1923, не могло быть никакого сомнения, что кульминационным моментом пролетарской революции во всех странах будет именно В. в., успех которого, как показывает русский опыт, вполне возможен даже и при современной воен, технике.
Но пролетариат относится к В. в. несравненно более серьезно, чем легко бравшиеся за оружие городские и деревенские массы прошлых времен. И пролетарские партии 19 века первые стали вырабатывать теорию В. в., ранее рассматривавшегося как чисто «стихийное» действие.
Впервые эта теория начала вырабатываться под впечатлением революционного опыта 1848—49, когда и Центральная Европа и, в особенности, Франция были театром ряда вооружен, восстаний, в Центральной Европе обычно не очень крупных, но во Франции достигавших грандиозных размеров (парижский июнь 1848). В классической форме этот опыт подытожен Энгельсом в его работе «Революция и контр-революция в Германии» (работа вышла в свое время с именем Маркса как автора, и писавшие до 1920, когда было установлено авторство Энгельса, приписывали приводимые ниже слова Марксу): «Восстание — в такой же мере искусство, как война или другие искусства; оно подчиняется известным правилам, пренебрежение к-рыми ведет к гибели партии, виновной в их игнорировании. Правила эти — логические выводы из сущности партий и условий, с которыми приходится иметь дело в том или ином случае — настолько ясны и просты, что даже короткий опыт 1848 года достаточно познакомил с ними немцев. Во-первых, никогда не следует играть восстанием, если нет возможности дать отпор всем последствиям игры.
Восстание — это задача с крайне неопределенными величинами, значение которых может изменяться каждый день; на стороне боевых сил, против которых приходится сражаться, всецело стоят выгоды организации, дисциплины и традиционного авторитета; если нет возможности противопоставить им крупные силы, то восставших ожидают поражение и уничтожение. Во-вторых, раз восстание начато, необходимо действовать с величайшей решительностьюи переходить в наступление. Оборона — смерть всякого вооруженного восстания; оно потеряно, прежде чем померяется силой с врагом. Нападай врасплох на врага, пока его полки рассеяны; ежедневно заботься о новых, хотя бы и мелких, успехах; удерживай за собой моральный перевес, который дало тебе первое успешное восстание; привлекай к себе те колеблющиеся элементы, которые всегда идут за сильнейшим толчком и примыкают к более надежной стороне; принуждай своих врагов к отступлению; короче, припоминая слова Дантона, величайшего из известных до сих пор мастеров революционной тактики: „de I’audace, de Гаиdace, encore de I’audace! 44 — Смелость, смелость и еще раз смелость!».
Основной мыслью Энгельса является его утверждение, что «раз восстание начато, необходимо действовать с величайшей решительностью и переходить в наступление.
Оборона — смерть всякого вооруженного восстания». Энгельс не единственный раз здесь высказывает эту мысль. Несколько выше он дает ей еще более общую форму: «В войне, и особенно в революционной войне, быстрота действий, пока не будет достигнут решительный успех, является основным правилом; мы можем утверждать это независимо от чисто военных соображений». И в этой основной мысли с Энгельсом был совершенно солидарен Маркс.
«Если они (парижские коммунары 1871) окажутся побежденными», писал он Кугельману 12 апреля 1871, «виной будет не что иное, каких „великодушие44. Надо было сейчас же итти на Версаль, как только Винуа, а вслед за ним и реакционная часть парижской национальной гвардии бежали из Парижа». Что «оборона — смерть В. в.», это была гениальная формулировка повстанческой стратегии, оправданная всеми последующими случаями вооруженных выступлений народных масс, вплоть до германской революции 1918 и следующих годов.
Первым и самым грандиозным примером была неудача Парижской Коммуны, предусмотренная, как мы сейчас видели, Марксом — и именно с точки зрения этой формулы — еще за 6 недель. В глазах соглашателей эта неудача жестоко компрометировала самую идею В. в. В самом деле, случай, казалось, был на редкость благоприятен для восставших. Они располагали 50 — ю тысячами полуобученных бойцов, вооруженных приблизительно так же, как их противники — в первое время гораздо менее многочисленные; у них было несколько сот орудий, в том числе нарезных тяжелых орудий, не уступавших артиллерии версальцев; у них было большое количество боевых припасов; наконец, ими руководили опытные военные специалисты (Клюзере, Россель, Домбровский): и, тем не менее, в борьбе с регулярной армией правительства они потерпели полное поражение. Не ясно ли, что В. в., даже при самых благоприятных технических шансах, неизбежно обречено на неудачу? Упускалось при этом из виду, что даже и в настоящей войне техника является подчиненным моментом по отношению к организации: ружье прусской пехоты в 1870
