поклоном у рус. царя и здесь предложил рус. министру иностранных дел Сазонову (см.) ни более ни менее, как русско-турецкий союз в будущей войне. Едва ли Талаат был настолько наивен, чтобы думать, что при данных условиях его предложение будет принято русскими: вероятнее всего, турки просто хотели разоблачить рус. империализм до конца и иметь в руках неопровержимое доказательство того, что «миролюбивое» царское правительство стремится к насильственному захвату турецкой столицы. Когда империалистская война разразилась, турки вновь, и еще более настойчиво, повторили предложение: на этот раз, кроме прежней цели, они могли иметь в виду и внести раскол в среду Антанты; англичанам, конечно, было бы очень приятно, если бы турки остались хотя бы прочно нейтральными — тогда не пришлось бы заботиться о защите Египта, Суэцкого канала, Персидского залива и т. д. Правда, в обмен за свой союз турки требовали возвращения островов Эгейского моря, т. е. как раз ущемления англ. клиента, Греции. Тем не менее, Антанта поколебалась, и Константинополь опять грозил уплыть от Сазонова, если бы на выручку не пришла Германия. Герм. ориентация попрежнему была сильна среди младотурок, в правящих кругах Турции шла борьба, и появление в этот именно момент в Дарданеллах двух герм. крейсеров бросило гирю на весы именно германофильской партии. Тем временем Россия ничего не отвечала на предложения, ее армця была разбита в Восточной Пруссии, германская же» несмотря на Марну, прочно закрепилась в 70 км от Парижа. В результате еще через месяц Турция вступила в войну — против Антанты.
Русско-турецкая война, «легальный» повод для захвата Константинополя и проливов Россией был налицо, — оставалось этот повод реализовать. Но тут и начались настоящие трудности. Турецкий флот, с двумя герм. крейсерами, был приблизительно равносилен русскому; рус. дредноуты, которые давали черноморскому флоту решительный перевес над турками, не были еще готовы; но самое главное — война на германо-австрийском фронте шла так, что оттуда рус. главнокомандование не могло уступить ни одного полка, а турки для защиты своей столицы обладали 250 — тысячной армией. Русские военные специалисты постепенно стали вести цинические речи на ту тему, что теперь всякие мечты о Константинополе и проливах надо оставить — дай бог с немцами справиться. А тем временем опять, как в дни Балканской войны, возникла новая «опасность» — от союзников: как тогда Болгария, так теперь Англия вела себя крайне подозрительно и, видимо, не прочь была гарантировать себя на случай появления русских в Константинополе предварительным захватом Дарданелл. Этим, в сущности, реализовалось бы старое англ. предложение 1895: Босфор и Константинополь — России, Дарданеллы — Англии. Рус. дипломатии при такой обстановке не без труда удалось добиться формального мандата на свою будущую добычу, при чем, как ранее герм.крейсера «спасли» ее от «опасности» турецкого союза, так теперь удачная защита немцами Дарданелл от англ. флота «спасла» Константинополь и проливы от англ. опасности. Меморандумом 12 марта 1915 англ. правительство гарантировало России переход в ее руки после победоносного окончания войны Константинополя с прилегающей к нему зоной (при чем Константинополь чрезвычайно выразительно был обозначен как «богатейшая добыча всей войны»), под условием соблюдения будущим хозяином проливов интересов всех балканских государств, при чем особенно было подчеркнуто значение для союзников Греции. В особенности Россия должна была обязаться строжайшим образом соблюдать свободу торгового плавания через проливы: возможность рус. таможни в Дарданеллах заранее была исключена самым решительным образом. В сущности, старый Ункиар-Искелвеский договор (см. выше) давал России, в смысле материальных выгод, немногим меньше. Тон англ. меморандума был такой, что в вынужденности англ. согласия не могло быть сомнений. По почти официальному признанию англ. военных кругов (после войны), решающую роль сыграла уверенность англ. правительства, что в случае его отказа Россия могла заключить сепаратный мир с Германией на условиях свободы плавания для рус. военного флота через проливы (что Вильгельм предлагал уже Николаю за несколько лет до войны как взятку за разрыв союза с Англией). Англ. согласие преследовала, т. о., узко практическую цель — удержать Россию в рядах Антанты. Рус. дипломатия никогда и не считала дела решенным соглашением 12 марта 1915. За неделю до Февральской революции министр иностранных дел Покровский подал Николаю записку, где доказывалось, что если Россия фактически не захватит Константинополя до конца войны, то она его и не получит; в то же время военные специалисты более, нежели когда бы то ни было, стояли на том, что экспедиция в Босфор в данный момент — вне возможности. Англичане, со своей стороны, в частных разговорах заявляли царю Фердинанду Болгарскому, что вопрос о Константинополе может быть еще и пересмотрен, а подпивший «великий князь» Борис говорил публично, что из-за Константинополя России придется еще воевать с Англией.
Для этой войны, о к-рой пьяные говорили, а трезвые думали, подготовляли союзников, — и «перестраховали» Константинополь сделкой с Францией, гарантировав последней левый берег Рейна. Основываясь, гл. обр., на этой перестраховке, за Дарданеллы держался и Милюков, хотя после Февральской революции ни о какой экспедиции в Босфор не могло быть и речи.
Брестский мир устранил подобные разговоры из области даже теоретических возможностей. С тем вместе сошел с исторической сцены главный из соискателей «турецкого наследства», тот, без к-рого нельзя себе представить В. в. со второй половины 18 века. И, как нельзя быть более выразительно, в войну немедленно вступила, против Германии и Турции, Греция. При поддержке греческой
