лось подъ руку, присвоивалъ себѣ, тотчасъ жѳ уносилъ его на свое мѣсто и непремѣнно садился на него съ самодовольнымъ урчаніемъ, возвращалъ его, конечно, не безъ борьбы и съ большимъ неудовольствіемъ. «Когда я замѣтилъ эту страсть», продолжаетъ разсказчикъ, «я далъ ему кусокъ бумажной матеріи, съ которымъ онъ потомъ, на потѣху всѣмъ, не разставался, волочилъ его всюду за собой, такъ что нельзя было ничѣмъ соблазнить его, чтобъ онъ хоть на минуту выпустилъ его. Объ образѣ жизни этихъ животныхъ на свободѣ я не имѣлъ никакихъ свѣдѣній, а потому пробовалъ кормить его по своему, и имѣлъ полный успѣхъ. Утромъ въ 8 час. мой плѣнникъ получалъ кусокъ хлѣба, размоченный въ водѣ или жидкомъ молокѣ, въ 2 ч. давалось нѣсколько штукъ банановъ или пизанговъ, и передъ сномъ — снова бананъ, апельсинъ или кусокъ ананаса. Бананы, повидимому, были его любимыми фруктами, онъ предпочиталъ ихъ всѣмъ другимъ и бывалъ не въ духѣ, если ему не давали ихъ. Когда я однажды не далъ ему банана, онъ обнаружилъ величайшую ярость, съ пронзительнымъ крикомъ бросился и ударился головой о стѣну такъ, что упалъ на спину, забрался на сундукъ, съ отчаяніемъ протянулъ руки впередъ и бросился на полъ. Все это заставило меня даже опасаться за его жизнь, и я долженъ былъ уступить. Тогда онъ очень обрадовался своему торжеству и нѣкоторое время многозначительно ворчалъ; словомъ, онъ поступалъ, какъ избалованное дитя, всякій разъ, когда хотѣли сдѣлать что-нибудь не по его желанію. Но даже во время сильнаго гнѣва, я, однако, никогда не замѣчалъ въ немъ желанія укусить своего сторожа и меня или какимъ бы то ни было образомъ повредить намъ».
Эти свѣдѣнія я (Пехуель-Леше) могу подтвердить и пополнить на основаніи собственнаго опыта, такъ какъ самъ ухаживалъ годами за многими шимпанзе и наблюдалъ ихъ. Съ такими обезьянами нельзя обходиться какъ съ животнымъ, но слѣдуетъ обращаться, какъ съ человѣкомъ. Несмотря на всѣ свои особенности, шимпанзе, обнаруживаетъ въ своемъ нравѣ и дѣйствіяхъ такъ много человѣческихъ чертъ, что почти забываешь въ немъ животное. Тѣло его, конечно, есть тѣло животнаго, но по душевнымъ способностямъ онъ нѣсколько приближается къ человѣку—дикарю. Было бы страннымъ приписывать дѣйствія столь высоко стоящаго животнаго исключительно только неосмысленной подражательности, какъ это часто дѣлаютъ. Конечно, шимпанзе подражаетъ, но такимъ-же образомъ, ребенокъ подражаетъ въ чемъ-либо взрослому, слѣдовательно, съ пониманіемъ и нѣкоторымъ разсужденіемъ. Его можно учить и онъ дѣйствительно выучивается. Если бы рука его была такъ же послушна волѣ и способна къ разнообразным движеніямъ, какъ рука человѣка, то онъ могъ бы подражать и еще многому другому и многому другому научиться. Онъ дѣлаетъ все, что можетъ, и исполняетъ все, на что способенъ, при этомъ каждый изъ его поступковъ свидѣтельствуетъ о сознательности и указываетъ на извѣстную долю разсудительности и очевидномъ мышленіи. Шимпанзе понимаетъ что́ ему говорятъ, и мы его понимаемъ, потому что онъ умѣетъ выражать свои чувства, конечно, не словами, но настолько выразительными звуками, что мы не ошибаемся относительно его желаній. Онъ знаетъ себя и свою обстановку и сознаетъ свое положеніе. Въ общеніи съ человѣкомъ онъ подчиняется существу, одаренному высшими способностями и дарованіями, въ общеніи съ животными онъ проявляетъ такое же самосознаніе, какъ и человѣкъ. Онъ считаетъ себя за высшее существо, чѣмъ другія животныя и именно, — чѣмъ другія обезьяны. Онъ ведетъ себя различнымъ образомъ со взрослыми людьми и дѣтьми: первыхъ — уважаетъ, послѣднихъ — любить, хотя они и дразнятъ его такъ или иначе, безпокоятъ его, особенно мальчики. Онъ продѣлываетъ остроум-
