наго монастыри, сестра Юлія Ѳедоровна Баранова и моя тетка, жена родного дяди Владиміра Ѳедоровича, Елисавета Яковлевна Багговутъ. Я былъ назначенъ держать вѣнецъ надъ женихомъ: надъ невѣстой держалъ вѣнецъ ея родственникъ, Аркадій Аркадьевичъ Нелидовъ (братъ Варвары Аркадьевны Нелидовой), юноша, готовившійся поступить юнкеромъ въ кавалергарды. Послѣ брачной церемоніи у императрицы Маріи Ѳедоровны былъ балъ и ужинъ. Особенный столъ былъ приготовленъ для императорской фамиліи, новобрачныхъ и ихъ родственниковъ. Поднялся вопросъ, могу-ли я, въ званіи шафера, сидѣть за столомъ? императрица Марія Ѳедоровна, строгая къ этикету, рѣшила этотъ вопросъ отрицательно; это поразило мое камер-пажеское самолюбіе, такъ какъ я считалъ свое званіе несравненно выше званія недоросля изъ дворянъ, будущаго юнкера гвардіи. Но это было минутное неудовольствіе и я принялся служить моей великой княгинѣ у стола, за которымъ сидѣла моя тетушка и шаферъ невѣсты Нелидовъ.
Въ Константиновскомъ дворцѣ, гдѣ жилъ в. к. Михаилъ Павловичъ, помѣщался прусскій принцъ Вильгельмъ, нынѣшній маститый императоръ Германскій. Тогда онъ былъ красивый, статный, веселый и любезный юноша. Онъ походилъ лицомъ и нравомъ на великую княгиню, которая любила его болѣе другихъ братьевъ и часто, говоря о немъ, называла «mein Liebling». Однажды, играя съ собакою великаго князя Михаила Павловича, онъ былъ ею укушенъ въ ногу. Доктора, опасаясь послѣдствій, нашли нужнымъ прижечь небольшую ранку и на нѣсколько дней не позволить принцу выходить изъ комнатъ. На другой день послѣ этого происшествія великая княгиня послала меня узнать, какъ принцъ провелъ ночь. Возвратившись, я встрѣтилъ великую княгиню подъ руку съ великимъ княземъ, готовымъ уже сойти къ императрицѣ; они остановились и я началъ говорить, впередъ приготовленную, французскую фразу о спокойной ночи и о хорошемъ состояніи здоровья принца и, желая блеснуть своимъ французскимъ выговоромъ, началъ картавить. При первыхъ моихъ словахъ: «Votre Altesse Impériale».... великій князь, смотря на меня и сдѣлавъ комически серьезную мину, началъ повторять за мной каждое слово, картавя еще болѣе моего. Великая княгиня захохотала, а я, краснѣя и конфузясь, старался скорѣе кончить. Къ счастію, фраза не была длинна. Послѣ обѣда, проводя великую княгиню и великаго князя во флигель и ожидая приказаній, я стоялъ невеселый въ пріемной, когда великій князь, вышедши изъ комнаты великой княгини, подошелъ ко мнѣ, поцѣловалъ меня и сказалъ:
— Зачѣмъ ты картавилъ? это физическій недостатокъ, а Богъ избавилъ тебя отъ него. За француза никто тебя не приметъ; благодари Бога, что ты русскій, а обезьянничать никуда не годится. Это позволительно только въ шутку.
Потомъ, поцѣловалъ меня еще одинъ разъ, отпустилъ до вечера. Этотъ урокъ остался мнѣ памятенъ на всю жизнь.
Выдающаяся черта характера великаго князя Николая была — любовь къ правдѣ и неодобреніе всего поддѣльнаго, напускного. Въ то время императоръ Александръ Павловичъ былъ въ апогеѣ своей славы, величія и красоты. Онъ былъ идеаломъ совершенства. Всѣ имъ гордились и все въ немъ нравилось: даже нѣкоторая изысканная картинность его движеній; сутуловатость и держаніе плечъ впередъ, мѣрный, твердый шагъ, картинное отставленіе правой ноги, держаніе шляпы такъ, что всегда между двумя раздвинутыми палацами приходилась пуговица отъ галуна кокарды, кокетливая манера подносить къ глазу лорнетку; все это шло къ нему, всѣмъ этимъ любовались. Не только гвардейскіе генералы и офицеры старались перенять что-либо изъ манеръ императора, но даже в. к. Константинъ и Михаилъ поддавались общей модѣ и подражали Александру въ походкѣ и манерахъ. Подражаніе это у Михаила Павловича выходило немного угловато, не натурально, а у Константина Павловича даже утрировано, карикатурно. По врожденной самостоятельности характера, не увлекался этой модой только одинъ великій князь Николай Павловичъ. Въ то время великій князь Николай Павловичъ не походилъ еще на ту величественную, могучую, статную личность, которая теперь представляется всякому при имени императора Николая. Онъ былъ очень худощавъ и отъ того казался еще выше. Обликъ и черты лица его не имѣли еще той округлости, законченности красоты, которая въ императорѣ такъ невольно поражала каждаго и напоминала изображенія героевъ на античныхъ камеяхъ. Осанка и манеры великаго князя были свободны, но безъ малѣйшей кокетливости или желанія
наго монастыри, сестра Юлия Федоровна Баранова и моя тетка, жена родного дяди Владимира Федоровича, Елисавета Яковлевна Багговут. Я был назначен держать венец над женихом: над невестой держал венец ее родственник, Аркадий Аркадьевич Нелидов (брат Варвары Аркадьевны Нелидовой), юноша, готовившийся поступить юнкером в кавалергарды. После брачной церемонии у императрицы Марии Федоровны был бал и ужин. Особенный стол был приготовлен для императорской фамилии, новобрачных и их родственников. Поднялся вопрос, могу ли я, в звании шафера, сидеть за столом? Императрица Мария Федоровна, строгая к этикету, решила этот вопрос отрицательно; это поразило мое камер-пажеское самолюбие, так как я считал свое звание несравненно выше звания недоросля из дворян, будущего юнкера гвардии. Но это было минутное неудовольствие и я принялся служить моей великой княгине у стола, за которым сидела моя тетушка и шафер невесты Нелидов.
В Константиновском дворце, где жил в. к. Михаил Павлович, помещался прусский принц Вильгельм, нынешний маститый император германский. Тогда он был красивый, статный, веселый и любезный юноша. Он походил лицом и нравом на великую княгиню, которая любила его более других братьев и часто, говоря о нем, называла «mein Liebling». Однажды, играя с собакою великого князя Михаила Павловича, он был ею укушен в ногу. Доктора, опасаясь последствий, нашли нужным прижечь небольшую ранку и на несколько дней не позволить принцу выходить из комнат. На другой день после этого происшествия великая княгиня послала меня узнать, как принц провел ночь. Возвратившись, я встретил великую княгиню под руку с великим князем, готовым уже сойти к императрице; они остановились и я начал говорить вперед приготовленную французскую фразу о спокойной ночи и о хорошем состоянии здоровья принца и, желая блеснуть своим французским выговором, начал картавить. При первых моих словах: «Votre Altesse Impériale»… великий князь, смотря на меня и сделав комически серьезную мину, начал повторять за мной каждое слово, картавя еще более моего. Великая княгиня захохотала, а я, краснея и конфузясь, старался скорее кончить. К счастью, фраза не была длинна. После обеда, проводя великую княгиню и великого князя во флигель и ожидая приказаний, я стоял невеселый в приемной, когда великий князь, вышедши из комнаты великой княгини, подошел ко мне, поцеловал меня и сказал:
— Зачем ты картавил? Это физический недостаток, а бог избавил тебя от него. За француза никто тебя не примет; благодари бога, что ты русский, а обезьянничать никуда не годится. Это позволительно только в шутку.
Потом, поцеловал меня еще один раз, отпустил до вечера. Этот урок остался мне памятен на всю жизнь.
Выдающаяся черта характера великого князя Николая была — любовь к правде и неодобрение всего поддельного, напускного. В то время император Александр Павлович был в апогее своей славы, величия и красоты. Он был идеалом совершенства. Все им гордились и все в нем нравилось: даже некоторая изысканная картинность его движений; сутуловатость и держание плеч вперед, мерный, твердый шаг, картинное отставление правой ноги, держание шляпы так, что всегда между двумя раздвинутыми палацами приходилась пуговица от галуна кокарды, кокетливая манера подносить к глазу лорнетку; все это шло к нему, всем этим любовались. Не только гвардейские генералы и офицеры старались перенять что-либо из манер императора, но даже в. к. Константин и Михаил поддавались общей моде и подражали Александру в походке и манерах. Подражание это у Михаила Павловича выходило немного угловато, не натурально, а у Константина Павловича даже утрированно, карикатурно. По врожденной самостоятельности характера не увлекался этой модой только один великий князь Николай Павлович. В то время великий князь Николай Павлович не походил еще на ту величественную, могучую, статную личность, которая теперь представляется всякому при имени императора Николая. Он был очень худощав и от того казался еще выше. Облик и черты лица его не имели еще той округлости, законченности красоты, которая в императоре так невольно поражала каждого и напоминала изображения героев на античных камеях. Осанка и манеры великого князя были свободны, но без малейшей кокетливости или желания
