Страница:Воспоминания первого каммер-пажа великой княгини Александры Федоровны. 1817-1819 (Дараган, 1875).pdf/25

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана


необыкновенная музыка, этотъ стеклянный шатеръ, который при освѣщеніи казался сотканнымъ изъ бриліантовъ и драгоцѣнныхъ камней, невольно переносили въ волшебный, сказочный міръ.

Маскарадъ, который давался во дворцѣ въ первый день новаго года, походилъ на маскарадъ 22-го іюля въ Петергофѣ. Точно также публика тѣснилась и въ просторныхъ залахъ Зимняго дворца, съ трудомъ раздвигаясь при прохожденіи польскаго.

Доступъ въ чертоги царскіе былъ открытъ для каждаго прилично одѣтаго. Билетъ давали каждому желающему. У дверей ихъ отбирали только для счета числа посѣтителей и записывали только имена перваго пошедшаго и послѣдняго вышедшаго. Случилось въ этомъ году, что первый и послѣдній былъ одно и тоже лицо, что очень забавляло государя.

Между тѣмъ приближался нашъ экзаменъ въ офицеры. Великій князь Николай Павловичъ пожелалъ, чтобы я поступилъ къ нему въ Измайловскій полкъ. Но я, плѣнившись бѣлымъ султаномъ и шпорами, доложилъ ему, что желаю выйти въ конную артилерію. Выпускныхъ камер-пажей и пажей прикомандировали тогда огульно къ Преображенскому полку для обученіи пѣшей фронтовой службѣ. Въ одинъ вечеръ неожиданно мнѣ говорятъ, что великій князь требуетъ меня къ себѣ въ Аничковскій дворецъ. Тамъ полковникъ Перовскій, адъютантъ великаго князя, приглашаетъ меня къ нему въ кабинетъ. За письменнымъ столомъ сидѣлъ великій князь въ Сѣверскомъ конно-егерскомъ сюртукѣ. При входѣ моемъ онъ всталъ и, подойдя ко мнѣ, сказалъ:

— Ну, любезный, теперь нѣтъ для тебя болѣе отговорки. Сегодня государь утвердилъ сформированіе конныхъ піонеръ. Я оставилъ для тебя вакансію и завтра же доложу государю, чтобы тебя произвели и прикомандировали къ гусарамъ, какъ прочихъ офицеровъ, которые переходятъ изъ саперъ.

Въ нерѣшимости я молчалъ.

— Ты не опасайся, — продолжалъ онъ, я тебѣ ручаюсь, что ты по службѣ ничего не потеряешь.

Натурально, я бросился къ его плечу и благодарилъ его. Такъ рѣшился мой первый шагъ въ военной службѣ. Но меня не произвели. Государь нашелъ, что произвести меня одного будетъ несправедливо, но что точно воспитанники пажескаго корпуса, избравшіе для себя кавалерійскую службу, должны обучаться ей въ кавалерійскомъ полку, а не въ пѣхотномъ, и насъ всѣхъ, готовящихся въ кавалерію, прикомандировали къ кавалергардамъ. Съ тѣхъ поръ и началось раздѣленіе выпускныхъ пажей на кавалеристовъ и пѣхотинцевъ.

Въ свѣтлое воскресеніе, 16-го апрѣля 1810 года, высочайшимъ приказомъ я былъ произведенъ прапорщикомъ въ лейб-гвардіи конно-піонерный эскадронъ, который тогда только что сформировался, а теперь уже не существуетъ.

На этомъ мѣстѣ я оканчиваю теперь мои записки. Съ производствомъ въ офицеры предо мною открылся «широкой жизни путь» — тогда блестящій и заманчивый. Насколько эта роскошная обстановка нашей первой юности подготовляла насъ къ предстоящей намъ трудовой жизни съ ея лишеніями и превратностями и сколько приходилось потомъ переживать тяжелыхъ минутъ отрезвленія, — это вопросъ другой, — но я, въ продолженіи моей жизни, какъ и теперь, всегда съ любовью обращался къ этимъ воспоминаніямъ золотыхъ дней моей весны, воскресавшихъ предо мною… величественные и священные образы давно усопшихъ, которые озаряли ее своею чарующею ласкою.

Angedenken an das Gute,
Hält uns immer frisch bei Muthe! (Göthe)

П. М. Дараганъ.

Тот же текст в современной орфографии

необыкновенная музыка, этот стеклянный шатер, который при освещении казался сотканным из бриллиантов и драгоценных камней, невольно переносили в волшебный, сказочный мир.

Маскарад, который давался во дворце в первый день нового года, походил на маскарад 22 июля в Петергофе. Точно так же публика теснилась и в просторных залах Зимнего дворца, с трудом раздвигаясь при прохождении польского.

Доступ в чертоги царские был открыт для каждого прилично одетого. Билет давали каждому желающему. У дверей их отбирали только для счета числа посетителей и записывали только имена первого пошедшего и последнего вышедшего. Случилось в этом году, что первый и последний был одно и тоже лицо, что очень забавляло государя.

Между тем приближался наш экзамен в офицеры. Великий князь Николай Павлович пожелал, чтобы я поступил к нему в Измайловский полк. Но я, пленившись белым султаном и шпорами, доложил ему, что желаю выйти в конную артиллерию. Выпускных камер-пажей и пажей прикомандировали тогда огульно к Преображенскому полку для обучении пешей фронтовой службе. В один вечер неожиданно мне говорят, что великий князь требует меня к себе в Аничковский дворец. Там полковник Перовский, адъютант великого князя, приглашает меня к нему в кабинет. За письменным столом сидел великий князь в северском конно-егерском сюртуке. При входе моем он встал и, подойдя ко мне, сказал:

— Ну, любезный, теперь нет для тебя более отговорки. Сегодня государь утвердил сформирование конных пионер. Я оставил для тебя вакансию и завтра же доложу государю, чтобы тебя произвели и прикомандировали к гусарам, как прочих офицеров, которые переходят из сапер.

В нерешимости я молчал.

— Ты не опасайся, — продолжал он, — я тебе ручаюсь, что ты по службе ничего не потеряешь.

Натурально, я бросился к его плечу и благодарил его. Так решился мой первый шаг в военной службе. Но меня не произвели. Государь нашел, что произвести меня одного будет несправедливо, но что точно воспитанники пажеского корпуса, избравшие для себя кавалерийскую службу, должны обучаться ей в кавалерийском полку, а не в пехотном, и нас всех, готовящихся в кавалерию, прикомандировали к кавалергардам. С тех пор и началось разделение выпускных пажей на кавалеристов и пехотинцев.

В светлое воскресение, 16 апреля 1810 года, высочайшим приказом я был произведен прапорщиком в лейб-гвардии конно-пионерный эскадрон, который тогда только что сформировался, а теперь уже не существует.

На этом месте я оканчиваю теперь мои записки. С производством в офицеры предо мною открылся «широкой жизни путь» — тогда блестящий и заманчивый. Насколько эта роскошная обстановка нашей первой юности подготовляла нас к предстоящей нам трудовой жизни с ее лишениями и превратностями и сколько приходилось потом переживать тяжелых минут отрезвления, — это вопрос другой, — но я в продолжение моей жизни, как и теперь, всегда с любовью обращался к этим воспоминаниям золотых дней моей весны, воскресавших предо мною… величественные и священные образы давно усопших, которые озаряли ее своею чарующею ласкою.

Angedenken an das Gute,
Hält uns immer frisch bei Mute! (Göthe)

П. М. Дараган.