Мраченъ, грустенъ Донъ-Діего.
Что сравнить съ его печалью?
День и ночь онъ помышляетъ
О безчестіи своёмъ:
Посрамлёнъ навѣки древній,
Знаменитый домъ Ленесовъ.
Не равнялись ни Иниги,
Ни Аварки — славой съ нимъ.
И болѣзнью и лѣтами
Изнурённый старецъ видитъ
Близкій гробъ передъ собою;
Донъ-Гормасъ же, злой обидчикъ,
Торжествующій, гуляетъ,
Не страшась суда и казни,
По народной площади.
Напослѣдокъ, свергнувъ бремя
Скорби мрачно-одинокой,
Сыновей своихъ созвалъ онъ
И, ни слова не сказавши,
Повелѣлъ связать имъ крѣпко
Благородныя ихъ руки.
И, трепещущіе, робко
Вопрошаютъ сыновья:
«Что ты дѣлаешь, родитель?
Умертвить ли насъ замыслилъ?»
Нѣтъ душѣ его надежды;
Но когда онъ обратился
Къ сыну младшему Родригу,
Въ нёмъ опять она воскресла.
Засверкавъ очами тигра,
Возопилъ младой Родриго:
«Развяжи, отецъ, мнѣ руки!
Развяжи! Когда бъ ты не былъ
Мой отецъ, я не словами
Далъ себѣ тогда бъ управу:
Я бы собственной рукою
Внутренность твою исторгнулъ;
Мнѣ мечёмъ или кинжаломъ
Были пальцы бы мои!»
— «Сынъ души моей, Родриго!
Скорбь твоя — мнѣ исцѣленье!
Грозный гнѣвъ твой — мнѣ отрада!
Будь защитникъ нашей чести:
Ей погибнуть, если нынѣ
Ты не выкупишь её.»
И Родригу разсказалъ онъ
Про свою тогда обиду
И его благословилъ.
Удаляется Родрито,
Полонъ гнѣва, полонъ думы
О врагѣ своёмъ могучемъ,
О младыхъ своихъ лѣтахъ.
Знаетъ онъ, что въ Астуріи
Донъ-Гормасъ богатъ друзьями,
Что въ совѣтѣ королевскомъ
И въ сраженьи первый онъ.
Но того онъ не страшится:
Сынъ гидальга благородный,
Онъ, родившись, обязался
Жизнью жертвовать для чести.
И въ душѣ своей онъ молитъ
Отъ небесъ — одной управы,
Отъ земли — простора битвѣ,
A отъ чести — подкрѣпленья
Молодой своей рукѣ
Со стѣны онъ мечъ снимаетъ,
Древней ржавчиной покрытый,
Словно трауромъ печальнымъ
По давнишнемъ господинѣ.
«Знаю, добрый мечъ», сказалъ онъ
«Что тебѣ ещё постыдно
Быть въ рукѣ незнаменитой;
Но когда я поклянуся
Не нанесть тебѣ обиды,
Ни на шагъ въ минуту боя
Не попятиться… пойдёмъ!»
Тамъ на площади дворцовой
Сидъ увидѣлъ Донъ-Гормаса
Одного, безъ провожатыхъ,
И вступилъ съ нимъ въ разговоръ
«Донъ-Гормасъ, отвѣтствуй, зналъ ли
Ты о сынѣ Донъ-Діега,
Оскорбивъ рукою дерзкой
Святость старцева лица?
Зналъ ли ты, что Донъ-Діего
Есть потомокъ Лайна Кальва,
Что нѣтъ крови благороднѣй,
Нѣтъ щита его честнѣй?
Зналъ ли, что пока дышу я,
Не дерзнётъ никто изъ смертныхъ —
Развѣ Богъ одинъ Всевышній —
Сдѣлать то безъ наказанья,
Что дерзнулъ съ нимъ сдѣлать ты?»
— «Самъ едва ли ты, младенецъ»
Отвѣчалъ Горхасъ надменно,
«Знаешь жизни половину.»
— «Знаю твёрдо! Половина
Жизни: почесть благороднымъ
Воздавать, какъ то прилично,
A другая половина:
Быть грозою горделивыхъ
