кой степени ее подавляла тоска,—теперь же она чувствовала, что, напротивъ, тамъ только она и могла жить, тамъ, гдѣ печальныя привычки ея уже пустили корни.
Наконецъ, какъ-то вечеромъ, она получила письмо и двѣсти франковъ. Розалія писала: „Мадамъ Жанна, пріѣзжайте скорѣе, потому что больше я вамъ ничего не пришлю. Что же касается Поля, то я сама поѣду за нимъ, лишь только получимъ о немъ какія-нибудь извѣстія.
И утрамъ Жанна уѣхала въ Батевиль; шелъ снѣгъ и былъ сильный холодъ.
Она перестала выходить, почти перестала двигаться. Вставая каждое утро въ опредѣленный часъ, она подходила къ окну, узнавала какова погода, потомъ сходила внизъ въ гостиную и усаживалась у огня.
Такъ она просиживала неподвижно цѣлые дни, не отрывая глазъ отъ пламени, не сдерживая своихъ тоскливыхъ мыслей и переживая грустную повѣсть своихъ несчастій. Мало-по-малу въ маленькой комнатѣ становилось темно, а Жанна все не мѣняла положенія, вставая лишь для того, чтобы подложить дровъ въ печку.
Тогда Розалія приносила лампу и говорила: „Ну, сударыня, вамъ надо прогуляться немного, а то у васъ опять не будетъ аппетита сегодня“.
Часто ее преслѣдовали и мучили упорныя мысли, и терзалась самыми незначительными заботами, самыя пустыя вещи принимали огромное значеніе въ ея разстроенномъ мозгу.
Чаще всего она переживала прошлое, самое далекое прош-
