женіе многихъ лѣтъ и цѣнилъ его очень высоко, какъ человѣка и какъ художника — такъ высоко, какъ быть можетъ рѣдкіе люди. Поэтому яи рѣшился предложить ему изданіе. Онъ принялъ мое предложеніе съ такою горячею готовностью, какой я даже и не ожидалъ. явѣдь былъ совер - шенно чужой и далекій для него человѣкъ, а онъ долженъ былъ вдругъ вѣрить тому, что я ему говорилъ о великомъ художественно-критическомъ значеній Крамского! Къ величайшему моему изумленію, однако же, осуществленіе моей мысли сдѣлалось возможно мгновенно, безъ всякихъ затрудненій. Я не могу разсказать всей мой радости и благодарности.
Я давно зналъ Крамского и глубоко уважалъ его, но никогда онъ не представалъ мнѣ такою крупною историческою личностью, какою я увидалъ его съ тѣхъ поръ, какъ у меня собралась вся громадная масса его писемь и всѣ критическiя статьи его (изъ которыхъ большая часть никогда раньше того не появлялась въ печати). Только тогда мнѣ стало ясно, что Крамской былъ не только высокая интеллигенція, но что это — величайшій художественный критикъ нашего вѣка. Прежде меня глубоко поражалъ нашъ Ивановъ, который — не только творецъ великой картины „Явленіе Христа народу“, но вмѣстѣ и великій и глубокій мыслитель въ дѣлѣ искусства. Онъ никогда не написалъ никакой книги, и даже ни одной статьи, да, вѣроятно, никогда не посмѣлъ бы даже и подумать оподобной задачѣ, конечно, считая себя совершенно далекимъ отъ всякаго писанья, а пожалуй и малограмотнымъ. Не взирая на это, я находилъ всегда въ письмахъ Иванова безчисленное множество такихъ глубокихъ взглядовъ на художество, такія глубокія оцѣнки художниковъ, такую независимость и смѣлость мысли, какихъ я нигдѣ болѣе, раньше его, не встречалъ, во всей художественно-критической литературѣ Запада, не взирая на всю общепризнанную авторитетность, умъ и талантливость лучшихъ авторовъ. Но, узнавъ Крамского вполнѣ, я пришелъ къ тому убѣжденiю, что въ дѣлѣ художественной
