приводитъ примѣры противорѣчій и недоразумѣній и жалуется на легковѣрность тѣхъ, кто безъ критики принимаетъ устные разсказы о происшествіяхъ старины. Онъ рѣзко отзывается о публикѣ, которая вѣритъ, во-первыхъ, поэтамъ, раскрасившимъ и преувеличившимъ событія, во-вторыхъ, логографамъ, «представившимъ прошлое въ формѣ болѣе пріятной для уха, чѣмъ близкой къ правдѣ, вслѣдствіе чего приходится слышать о вещахъ бездоказательныхъ и вырастающихъ въ баснословные размѣры». Очень вѣроятно, что послѣдними словами Ѳукидидъ хотѣлъ задѣть своего близкаго предшественника Геродота, который такъ обильно воспользовался преданіями и новеллами.
Въ этомъ отказѣ отъ всего, что не завѣрено точнымъ документомъ, что заключаетъ въ себѣ придатокъ легендарный, обнаруживается нѣсколько односторонній скептицизмъ Ѳукидида, убѣжденнаго послѣдователя софистической школы. Онъ пренебрежительно относится къ народной поэзіи, къ миѳу, къ тому, что мы бы назвали религіозными древностями; въ качествѣ раціоналиста онъ готовъ видѣть въ нихъ суевѣріе массы или намѣренный вымыселъ разсказчика. Какъ всѣ раціоналисты, Ѳукидидъ непослѣдователенъ: выкидывая элементъ чудеснаго изъ старинныхъ сказаній, онъ удерживаетъ ихъ остовъ и переводитъ содержаніе на прозаическій языкъ. Эти недостатки исторической манеры Ѳукидида, однако, не мѣшаютъ намъ оцѣнить важность его общаго мнѣнія объ отсутствіи прочной документальной основы для возсозданія политической исторіи прошлаго; напротивъ, именно въ виду отношенія Ѳукидида къ источникамъ, мы увѣрены, что связная, послѣдовательная лѣтопись, одновременная событіямъ, имѣла бы въ его глазахъ особенно важное значеніе.
Начало изслѣдованія исторіи Аттики. Если послѣ Ѳукидида мы возьмемъ историческое изложеніе первой части Аѳинской Политіи Аристотеля (383—322 до Р. Х.), мы поразимся обстоятельностью фактической картины и увѣренностью сужденій относительно той самой эпохи, которая Ѳукидиду казалась такой сомнительной и неясной. У Аристотеля есть подробныя описанія двухъ конституцій, драконтовской и солоновской, есть характеристика партій эпохи около 600 г., изображеніе соціальной политики Писистратидовъ, сужденія о степени прочности и о тенденціяхъ стариннаго политическаго законодательства. Въ Аѳинской Политіи страннымъ образомъ событія и внутреннее развитіе Аѳинъ отъ 625 до 500 года разсказаны гораздо обстоятельнѣе, чѣмъ болѣе близкій къ автору пятый вѣкъ (500—400 гг.). Откуда эти подробности въ изображеніи аѳинской исторіи VII—VI вѣковъ у автора, писавшаго восемьдесятъ лѣтъ спустя послѣ Ѳукидида?
Не трудно замѣтить, что обстоятельная характеристика учрежденій и работы великихъ законодателей старины составляетъ результатъ ученой конструкціи весьма поздняго времени, начавшейся приблизительно съ середины IV вѣка. Мы почти можемъ установить моментъ, когда начались усиленныя разысканія историковъ и юристовъ относительно древнихъ судебъ и старинныхъ установленій Аѳинъ. Въ 50-хъ годахъ IV вѣка вышла небольшая статья Исократа (436—338), подъ заглавіемъ Ареопагитикъ; это патріотическое воззваніе, въ которомъ старый почти 80-тилѣтній публицистъ горячо рекомендуетъ своимъ согражданамъ старинную, очень непохожую на современность, «истинную» демократію, авторомъ которой онъ считаетъ Солона. Исократу очень хочется объяснить, что такое правильная демократія, и въ чемъ величіе ея создателя. Но, къ своему сожалѣнію, онъ ничего не знаетъ о Солонѣ и даже хуже того, онъ не можетъ отличить его дѣло отъ Клисѳенова. Обѣ эти личности стоятъ въ какомъ-то метафизическомъ туманѣ: Солонъ учредилъ демократію, Клисѳенъ, изгнавшій тиранновъ, возродилъ чуть ли не погибшее дѣло перваго творца демократической конституціи. Въ довершеніе курьеза оказывается, что главнымъ колесомъ истинно-демократическаго устройства былъ Ареопагъ; слѣд., Исократъ готовъ считать Солона установителемъ авторитета Ареопага.
Повидимому, во время составленія Ареопагитика работы по изученію аѳинской старины подвинулись недалеко. Кажется, именно въ теченіе небольшого періода, отдѣляющаго Ареопагитикъ отъ Аѳинской Политіи Аристотеля (а она относится приблизительно къ 330 году), были сдѣланы тѣ историческія изслѣдованія аѳинскихъ ученыхъ, которыя добросовѣстно воспроизвелъ знаменитый греческій энциклопедистъ. Мы еще видимъ у него пріемы конструкціи и доказательства, которыя примѣнялись историками того времени; мы чувствуемъ всю ихъ шаткость и ясно замѣчаемъ отсутствіе документальнаго матеріала, который бы восходилъ къ VI вѣку. Изслѣдователи эпохи Аристотеля не могли прибавить ничего достовѣрнаго къ составу фактовъ, извѣстныхъ Ѳукидиду, а въ смыслѣ знанія реальныхъ древностей и переживаній они, разумѣется, далеко уступали Ѳукидиду.
Но если мы не можемъ послѣдовать за аѳинскими историками въ ихъ пріемахъ и выводахъ, зато мы вполнѣ раздѣлимъ ихъ интересъ къ вопросамъ о первыхъ шагахъ той общины, которая стала потомъ крупнѣйшей державой греческаго міра, соединивши въ себѣ вмѣстѣ съ тѣмъ лучшій цвѣтъ политическаго и культурнаго генія Эллады. Намъ въ высокой мѣрѣ любопытно выяснить, что дала аѳинская старина для подготовки позднѣйшаго блестящаго вѣка; намъ хотѣлось бы понять, изъ какихъ же условій выросла эта сила, какъ выработа-
