— Точно такъ. Намъ и турчинъ ничего былъ, и рамунъ ничего. Ты до ево хорошъ, и онъ до тебя хорошъ. Не зачипаеть…
Но теперь, когда, черезъ четыре года, я опять посѣтилъ Добруджу и завернулъ въ Сарыкіой, принявъ всѣ мѣры къ тому, чтобы не подвергаться опасному общественному гостепріимству, настроеніе сарыкіойцевъ было уже не такъ благодушно…
Румынъ сталъ сильно „зачипать“ нашихъ соотечественниковъ надъ Дунаемъ.
Вчера, когда я ѣхалъ по дорогѣ къ Сарыкіою, на-встрѣчу мнѣ попалась толпа, представлявшая странное, нѣсколько даже прискорбное зрѣлище. Пятнадцать румынскихъ конныхъ жандармовъ ѣхали верхами, держа въ правой рукѣ на вѣсу по заряженному ружью. А въ серединѣ этого воинственнаго кольца шествовали около 20 человѣкъ сарыкіойскихъ обывателей. Солнце жгло побѣдныя русыя головушки, а изъ-подъ ногъ подымалась густая, летучая пыль, облѣплявшая потныя лица и мокрыя жилетки. Мой возница хохолъ Лука̀шъ свернулъ въ сторону каруцу и провожалъ зрѣлище своими черными задумчивыми глазами… Трудно было угадать ихъ выраженіе: любопытство или усмѣшка? Сочувствіе или злорадство?.. Встрѣчались по дорогѣ болгаре, молдаване, попадались татары и турки въ красныхъ фескахъ, всѣ оглядывались и ѣхали дальше, не выражая ни вражды, ни сочувствія… Дѣло, за которое вели въ Бабадагъ сарыкіойскихъ липованъ, видимо, не задѣвало ничьихъ интересовъ. Это было ихъ собственное „липованское“ дѣло.
— Что это такое?—спросилъ я у Луки.
— Воспы не хотять прищепливать. А румынъ судить да амендуеть (штрафуетъ), а кому амендъ платить нечѣмъ, сажаеть въ тюрьму,—отвѣтилъ онъ спокойно, опять выводя лошадей на дорогу… За нами по широкому шляху туча пыли двигалась въ направленіи къ Бабадагу…
Послѣ этого, поздно вечеромъ мы пріѣхали въ Сарыкіой. Пришлось довольно долго стучать въ ворота, пока ихъ, наконецъ, открылъ самъ хозяинъ, Иванъ Гавриловъ. Это былъ человѣкъ необыкновенной толщины, но бодрый и крѣпкій. Надъ необъятнымъ туловищемъ и круглыми плечами сидѣла небольшая голова съ чертами очень толстаго младенца и маленькими, веселыми, лукавыми глазками… Онъ принялъ меня очень радушно и устроилъ постель на почетномъ мѣстѣ, т. е. въ душной комнатѣ на широкой кровати съ периной и пологомъ. Но подъ этимъ радушіемъ всетаки чувствовалась
