ше я на него смотрю, тѣмъ замѣчательнѣе онъ мнѣ кажется. Это самое характерное лицо, въ которое я когда-либо всматривался. Въ немъ какая-то сверхъестественная твердость, что-то непоколебимое — желѣзная сила воли. Удивительный молодой человѣкъ!"
И онъ заговорилъ опять:
— А знаете, мистеръ Трэси, я хотѣлъ бы посовѣтоваться съ вами объ одномъ дѣлѣ. Видите-ли, мнѣ доставили прахъ молодого лорда… Господи, какъ вы подскочили!
— О, это ничего. Продолжайте, прошу васъ. Итакъ, вы получили его останки?
— Да.
— Но вы увѣрены, что это его прахъ, а не чей-нибудь чужой?
— Совершенно увѣренъ. Впрочемъ, это лишь частица его праха, а не весь онъ.
— Частица?
— Да. Мы сложили его въ корзинки. Можетъ быть, вы со временемъ отправитесь домой, почему бы вамъ не взять съ собой этотъ пепелъ?
— Какъ, мнѣ?
— Ну, да. Конечно, не теперь, а нѣсколько времени спустя, послѣ того какъ.. Но не хотите-ли вы на нихъ взглянуть?
— Съ какой стати? вовсе не желаю.
— Ну, какъ знаете… я только думалъ… О, куда это ты собралась, моя дорогая? — неожиданно перебилъ онъ самого себя, увидавъ вошедшую дочь.
— Я иду обѣдать въ гости, папа.
Трэси обомлѣлъ, а полковникъ замѣтилъ съ сожалѣніемъ:
— Какая досада! Вѣдь я, право, не зналъ, что моя дочь приглашена, мистеръ Трэси. — Гвендолэнъ измѣнилась въ лицѣ, которое приняло почти жалобное выраженіе. «Что я надѣлала!» говорила она.
— Трое стариковъ и одинъ молодой, ну, это плохая компанія, — продолжалъ хозяинъ. — Черты Гвендоленъ начали проясняться и она сказала съ притворнымъ неудовольствіемъ:
— Если желаете, папа, я могу извиниться передъ Томпсонами.
— А, ты идешь къ Томпсонамъ? Ну, это другое дѣло. Можно устроить такъ, чтобы не лишать тебя удовольствія, дитя мое, если ужь ты собралась.
— Но, папа, я могу отправиться туда другой разъ…
— Нѣтъ, милочка, ступай себѣ съ Богомъ. Ты у меня такая добрая дочь, такая труженица, и твой отецъ не хочетъ огорчать тебя понапрасну, когда ты…
— Но, право же, я…
