незаслуженной пытки. Во-первыхъ, музыкальный мой учитель, вѣроятно, запилъ и пересталъ являться на уроки, а затѣмъ, сдѣлавшись позднѣе страстнымъ любителемъ птицъ, я ночью услыхалъ ударъ сорвавшейся съ окна клѣтки. Убѣдившись, что уронила ее кошка, пробравшаяся къ щеглу, я внѣ себя въ полумракѣ, за отсутствіемъ другаго орудія, схватилъ со стѣнки смычекъ и ударилъ имъ кошку такъ усердно, что смычекъ разлетѣлся въ куски. На другой день со слезами я похоронилъ въ саду пестрые останки щегла.
Отецъ Сергій мало по малу сдѣлался у насъ домашнимъ человѣкомъ и не стѣснялся обратиться съ какою-либо исполнимою просьбой.
Такъ однажды весной онъ писалъ Василію Васильевичу:
„Прогони мою досаду,
Исходатайствуй разсаду“.
Иногда, независимо отъ служивщаго у насъ въ домѣ приходскаго отца Якова съ причтомъ, отецъ Сергій привозилъ и свои церковныя книги и облаченіе и служилъ всенощную съ особенно назидательными выраженіемъ. Даже ходившая въ это время за матерью Поличка сказала: „ужъ какъ отецъ Сергій „неглиже“ служить!“ прибавивъ: „никуда не оглядываясь“.
Мать по временамъ страдала истерическими припадками, и потому мценскій уѣздный докторъ Вейнрейхъ иногда пріѣзжалъ къ намъ. Воспитанникъ дерптскаго университета, онъ былъ человѣкъ и образованный, и общежительный.
Помню, какъ однажды докторъ Вейнрейхъ, войдя въ гостиную, положилъ передъ матерью захваченный, съ почты послѣдній номеръ Московскихъ Вѣдомостей, прибавивъ: „здѣсь прекрасное стихотвореніе Жуковскаго на смерть императрицы Маріи Ѳеодоровны“. И онъ сталъ читать:
„Итакъ твой гробъ съ мольбой объемлю“.
— Das ist in Iamben, сказалъ Вейнрейхъ.
Это замѣчаніе осталось мнѣ на всю жизнь самымъ твердымъ урокомъ. Позднѣе я слушалъ метрику въ московскомъ университетѣ у незабвеннаго Крюкова, но не помню ни одного
