Баку под водою (Амфитеатров)

Баку под водой : Из сибирских разговоров
автор Александр Валентинович Амфитеатров

Дата создания: 1903. Источник: Амфитеатров А. В. Легенды публициста. — СПб.: Товарищество «Общественная польза», 1905. — С. 164.

Окна были белые. Сколько градусов мороза трещало на дворе, невозможно было определить; между стеклом и градусником лёг толстый ледяной слой. А инженер Филипп Люлюков, сидя верхом на углу стола, говорил, говорил, говорил мне о жарком сверкающем юге.

— Что вы Баку жалеете? — восклицал он и грозно жмурился на меня. Вы Баку не жалейте! Не за что! Туда ему и дорога.

— Помилуйте, Люлюков! Как же не жалеть? Вспомните историю пророка Ионы и Ниневию, которую Бог пощадил за то, что в ней было десять тысяч младенцев, не умеющих отличить правой руки от левой.

Филипп Люлюков развёл руками, сморщил нос и возразил презрительно:

— С сентиментальностями вы далеко не уедете.

— Что же делать, Люлюков?

— Притом, — что вы там такое о младенцах?.. Потоп, который опустит Баку на дно морское, будет прибывать последовательно и постепенно в течение двадцати лет. Надеюсь, что в этот срок можно вывезти из Баку всех младенцев.

— Я думаю даже, что многие из них успеют вырасти до призыва к отбыванию воинской повинности.

— Вот, видите.

— А, нефть, Люлюков? А нефть? Неужели вам не жаль нефти?

Люлюков даже оскалился на меня.

— О какой нефти вы беспокоитесь?

— О всякой, Люлюков! Вы ужасны — с вашим противобакинским проектом! Вы хотите утопить Ореста и Пилада, Каина и Авеля, Нобеля и Ротшильда, лишить Россию керосина, К. А. Скальковского — жалованья, петербургский ресторан Кюба гостей — нефтяников… В день, когда свершится ваше искусственное наводнение в Баку, Петербург постигнет совершенно естественное наводнение: слёзы биржевиков хлынут в каналы, и — «всплывёт Петрополь, как тритон, по пояс в воду погружён»^[1].

— Успокойтесь, — сказал великодушный Люлюков, — по расчёту моего проекта, потоп в Баку начнётся не ранее, чем через сорок или пятьдесят лет.

— Не считайте меня настолько жестокосердым эгоистом, чтобы я не страдал от мысли, что вы разорите и заставите плакать моих, — наверно, намеревающихся играть на бирже, — правнуков!

— Да не о чем будет правнукам плакать!

— Неужели вы думаете, что правнуки наши будут так умны, что перестанут играть на бирже? В такой быстрый прогресс человеческого интеллекта я не верю.

— Ни я!

— А, раз будет жива биржевая игра, будут живы и нефтяные бумаги.

— Только не на бакинскую нефть.

— На какую же?

— Не знаю, но не на бакинскую.

— Warum^[2]?

— Darum^[3], что сорок или пятьдесят лет спустя бакинские нефтяные земли будут стоить столько же, сколько теперь стоят золотые россыпи на Рейне. Вы слыхали, что на Рейне были когда-то золотые россыпи?

— Читал в древней истории.

— К половине двадцатого века в древнюю историю войдут и легенды о бакинских нефтеносных землях.

— Что же с ними станется?

— Их иссосут, а иссосанное частию сгорит, частию будет описано судебными приставами.

Я подумал и сказал:

— В таком печальном случае, — если вы даёте честное слово, что предварительно вывезете младенцев, — Бог с вами… топите Баку!..

— Утоплю! — сказал Люлюков с спокойствием Нерона.

— А много денег надобно вам, чтобы осуществить вашу… утопию, — простите за плохой каламбур?

Люлюков отвечал с ещё большим спокойствием:

— Пустяки! Для первого начала — двести шестьдесят миллионов рублей.

— Только-то?

— Не больше.

Я с убеждением резюмировал:

— Никогда не следует отказывать себе в удовольствии, если оно дёшево. Топите Баку, Люлюков! Топите Баку!

Неронические замыслы против Баку являлись только ничтожною подробностью грандиозного проекта, поглотившего уже несколько лет жизни инженера Люлюкова. Дело шло не больше, не меньше, как о создании… внутреннего русского океана! Не изумляйтесь: живя в Сибири и обращаясь с сибирскою интеллигенцией, мне случалось читать и выслушивать проекты и ещё шире! Я так думаю, что настоящий вдохновенный прожектёр, в роде того, которого изобразил Марк Твен в своём романе «Американский претендент», — фантастический прожектёр Жюль Вернова размаха, — теперь только в Сибири и остался. Подобно зубру вымирающему, он встречается изредка между одинокими, неволею или полуволею, либо авантюризмом заброшенными в морозные медвежьи углы, образованными неудачниками, которых фантазию окрыляют увлекательная ширь и мёртвые богатства сибирского простора, — а досуги длинных тёмных вечеров и тяжёлое захолустное безделье дают им время придавать капризам фантазии большую или меньшую вероятность и переливать её образы в остроумные гипотезы и теоремы.

Инженер Люлюков собирался подарить России внутренний океан, затопив Арало-Каспийскую низменность поднятием уровня морей Каспийского и Аральского. Идея очень не нова. Ещё в семидесятых годах прошлого века её пропагандировал некий подполковник Блюм, предлагавший превратить город Астрахань в глубокий порт, направив в Каспийское море воды реки Дона, через канал, прорытый долиною реки Маныча к устью реки Кумы. Инженер Данилевский проектировал в тех же годах соединение морей Чёрного и Каспийского Манычским же каналом, но с прибавкою питания из вод Терека и Кубани. Существовали планы — восстановить течение Амударьи по древнему её руслу, с устьем в Каспийское море. Вообще, вопрос о глубоком Каспии и искусственном возрождении доисторически усохшего океана, жалкими остатками которого сохранились два озера-моря и закаспийские пески и солончаки, давно волнует предприимчивые умы. Даже авторитетные географы, напр., покойный Венюков, не отказывают ему в вероятности. Венюков прямо признавал его очередным к разрешению в русском двадцатом веке, чтобы люди двадцать первого уже имели удовольствие плавать по собственному Средне-Азиатскому океану… Выгоды и возможности замены пустынь морем давно вычислены и доказаны. Воспользоваться же ими — одна остановка: чтобы наводнить местность, нужна вода, а воды занять — неоткуда.

Когда я напоминал инженеру Люлюкову о старых затеях, предупредивших его проект, — он заставил меня прочитать по этой части целую литературу! — инженер Люлюков пренебрежительно восклицал:

— Какая ерунда!

В особенности, возмущали его предложения обмелить Чёрное море в пользу Каспийского:

— Переливать воду из моря в море, — вопил он, — это хуже, чем из пустого в порожнее!

— Позвольте-с, — вопрошал он меня саркастически: — какие цели преследует наводнение Арало-Каспийской низменности?

— Учёные сулят, что оно совершенно переменит климат России и Западной Сибири, и мы будем иметь новый Крым, новую Малороссию, новое Черноморское побережье.

— Но не ясно ли, что, если мы приобретём их ценою обмеления Чёрного моря, то утратят свой хороший климат старая Малороссия, старый Крым, старое Черноморское побережье?

— Да, как будто — по логике — оно выходит так. С удалением причины удаляется и следствие.

— То-то я и говорю: переливание из пустого в порожнее… Нос вывязил, хвост увязил!.. Воду надо достать не оттуда, где она необходима, как драгоценнейший дар Божий, но оттуда, где она пропадает попусту и совершенно бесполезна.

— Что-й-то будто таких вод не имеется на земном шаре?

— Нет-с, имеются!.. Скажите: какую пользу человечеству приносят, на какую культурную потребу идут массы вод, уносимых сибирскими реками в Северный Ледовитый океан? Под известными широтами это огромное водное богатство попадает в пояс низких температур, исключающих всякую возможность цивилизации… даже общежития оседлого!..

— Всё же влияние этих могучих рек умеряет тамошнюю свирепую температуру.

— Хорошо умеряет: бывают морозы по пятидесяти градусов ниже нуля, и ещё злее!

— А без рек было бы семьдесят, восемьдесят!

— А вам не всё равно, что пятьдесят градусов, что семьдесят? Дышать то и на сорока уже нечем.

Я подумал и согласился, что, при скольких градусах замёрзнуть и обледенеть, при пятидесяти или семидесяти, — мне, пожалуй, безразлично.

Люлюков ораторствовал:

— Вот-с, эту-то огромную массу бесполезной сибирской воды я хочу украсть у севера для своего Каспийско-Аральского океана… И, пожалуйста, не глядите на меня такими глазами, будто вы хотите пощупать, не холодно ли у меня за ушами! Я совсем не сумасшедший, да, наконец, правду сказать, и идея эта не очень то моя… Её ещё в шестидесятых годах возымел некий инженер Демченко… Слыхали вы такую фамилию?

— Не помню, — может быть, и слыхал… Это не то же, что Демчинский?

— Нет-с, не то же!.. Вот как у нас знают и ценят величайший и самый смелый русский ум девятнадцатого века!.. Потому что Демченко с проектом своим принадлежит всецело девятнадцатому веку. Не знаю, перешёл ли он в двадцатый… Он должен быть уже старым стариком…

— Да — кто он таков? Вы не восклицайте, а рекомендуйте.

— Он — человек, которому в двадцать первом веке поставят на площадях своих монументы города с миллионным населением: Царицын, Тобольск и Хива.

— Почему они именно?

— Я называю вам портовые города будущего океана.

— Как? Ваше море будет подходить к Царицыну?

— Непременно.

— Но позвольте: здесь, на пути, Астрахань?

— К водяным чертям Астрахань! Есть с чем церемониться, — с Астраханью! Разве это город? Туда и губернаторов то — только для неприятности назначают, вроде, как в ссылку, если которые провинился. Вы поймите, что, когда русские люди устроят средне-азиатский океан, то в Царицыне будет климат Неаполя, в Саратове и Оренбурге — Рима и Флоренции. Казань станет в роде Милана, Вятка — как Турин, а Москва — Вена… Какие же, при столь очевидных и несомненных выгодах, могут быть разговоры о вашей Астрахани и даже о Баку?

Тут и завязался между нами тот принципиальный спор, который читатели видели в начале фельетона. Я ходатайствовал за Баку, как Авраам, — за Содом и Гоморру: ей Богу, бескорыстно и лишь по отвлечённой любви к человечеству, так как я был в Баку только однажды, провёл в нём всего один день, а потом оно (или «он»? Удивительный город, о котором никак не сообразишь, какого он рода — мужского или среднего?!) — потом оно так мне опостылело, что я не знал, как дождаться поезда в Тифлис!.. Я ходатайствовал, а Люлюков упорствовал и, подобно пушкинскому Фаусту, требовал:

— Всё утопить!

— Этот Блюм, — объяснял он мне, — обещал правительству поднять уровень Каспийского моря притоком донских вод на три сажени, по расчёту площади в 3.000 квадратных миль, в 95 лет. Мы с Демченкою затопим такую площадь в десять лет, а через восемьдесят лет — милости прошу плыть по нашему морю-окияну из Тобольска в Хиву, из Хивы в Царицын.

— А Баку?

— Баку начнёт тонуть на тридцатом году от начала наших работ и совершенно потонет к пятидесятому году.

— Так. По долгу добросовестности, надо бы предупредить имеющих акции…

— Предупредим!

— Но я всё-таки не понимаю: вы хотите пользоваться водами сибирских рек: при чём тут сибирские реки?

— Пожалуйте к карте! Это что?

— Аральское море.

— А вот эта змейка, вьющаяся к нему, называется река Тургай… Видели?

— Дальше?

— Теперь смотрите: над истоком этого Тургая тянется ряд озёр… Так?

— Положим.

— Это — водораздел бассейнов Аральского моря и реки Оби.

— Оби?

— Да-с, потому что вот-с — течёт с водораздела этого к северу река Убагань, впадающая в реку Тобол, а река Тобол в Иртыш, а Иртыш — в Обь. Понимаете вы теперь, что между водами системы Оби и водами Аральского моря, то есть вместилищем будущего океана, водоразделом является перешеек всего в несколько десятков вёрст протяжения, да и то — изрытый озёрами? Видите ли вы, что для того, чтобы соединить воды обские с водами аральскими и положить начало среднеазиатскому океану, нужно употребить труда, денег и энергии ничуть не больше, чем на Суэцкий канал, не говоря уже о Панамском?!.

— Гм… Конечно, пошли вам Господь хорошую панаму, но… Послушайте! Вообразим, что ваш канал прокопан. Всё же, я не понимаю, каким образом из канала вырастает океан… Воды обской системы стремятся с Алтайского ската на север. Ваш Арало-Каспийский океан проектируется на юге. Каким способом намерены вы перевернуть страны света? Каким красноречием уговорите вы нимфу Оби поворотить течение реки от устья к истоку?

Люлюков возразил хладнокровно:

— Очень просто: посредством плотины.

— Вы запрудите Обь?

— Обь и Иртыш. Обь — ниже устья реки Васюгана. Иртыш — у Тобольска.

— Час от часа не легче! Да, знаете ли вы, что такое Обь?

— Живал на ней и езжал. Знаю.

— Обь, сударь мой, есть сила, равная двум Волгам!

— Тем лучше: больше даст нам воды.

— Так вот и позволила она вам себя запрудить!

— А вы знаете, что такое Нил?

— Знаю.

— А французские инженеры уже тридцать лет тому назад брались перерезать его плотиною. Тридцать лет назад! А за тридцать лет наша наука и техника пошли вперёд настолько, что тогдашние инженеры и мечтать не смели о нынешних средствах…

— Да… Если Нил, — конечно…

— А вы знаете ли, что такое Татарский пролив?

— Знаю.

— А проект уничтожить влияние на Сибирь северного холодного течения плотиною через Татарский пролив — тоже на очереди… О нём уже и пишут серьёзно, и говорят.

— Мало ли что! Улита едет, когда то будет.

— А вы знаете, что такое Нидерланды?

— Знаю.

— Часть морского дна, отгороженная от моря плотинами.

— Vicisti, Galilee^[4]!

Люлюков продолжал:

— Когда Обь и Иртыш будут запружены, произойдёт огромное наводнение. Расплываясь ветвистым озером, оно поднимется на тридцать пять сажень высоты. При этой глубине, воды озера находят себе исток — почти по прямому направлению к югу — через долины реки Тобола и потом реки Убагани; из Убагани они текут каналом водораздела, а там уже, через Тургай-реку, и в Арал… Как скоро Арал заполняется до древнего своего уровня, избыток воды начинает стекать руслом Узбоя… вы знаете, что называется Узбоем? Русло высохшего пролива между морями Аральским и Каспийским… Возвратив себе свои доисторические функции, Узбой переправляет сибирские воды в Каспий… Тут ведь уже не далеко.

— Рукою подать!

— И всему удовольствию цена — двести шестьдесят миллионов. С работами и отчуждением земель.

— Дешевле пареной репы.

— В Симбирске лимоны будут вызревать, в Васильсурске персики, в Костроме арбузы.

— Нельзя ли что-нибудь и в Вологде? Мне на днях туда ехать и там четыре года жить, а город-то, говорят, дрянь дрянью…

— В Вологде ничего не будет: она уже под влиянием Белого моря, то есть Ледовитого океана!..

— Ну, хоть усовершенствованный крыжовник?!

— Нет, чего нельзя, того нельзя!.. В Вологде растут только долги, сплетни и еловые шишки!.. Но, говоря серьёзно, Демченко высчитал, что учреждение нового моря, путём климатических улучшений российской природы, принесёт нашему отечеству выгоду на шестьдесят шесть миллиардов.

— Шестьдесят шесть миллиардов?!

— Не говоря уже о том, что наша восточная политика откроет себе новые горизонты, упразднив важность Босфора, и будет почти сведена на нет надобность для России Суэцкого канала…

Но я не слушал.

— За двести шестьдесят миллионов — шестьдесят шесть миллиардов?!

— Дивиденд неопровержимый!

— И неслыханный!

— Московские мануфактуристы — и те много меньше получают!

— Друг мой! После этого… Я согласен: топите Баку!..

— Утоплю! — повторил Люлюков. — Меня лишь одно сомнение тревожит…

— Именно?

— Боюсь: достанет ли воды на Иртыше и Оби?.. Испарение, знаете, проклятое… Убыль воды в море может пойти быстрее, чем будет она прибывать…

Но против такой несносной мнительности уже я вооружился.

— Нашли, чем смущаться! — воскликнул я. — Если не хватит воды в Оби и Иртыше, мы запрудим Енисей!

— Правда!

— Ниже Ангары, чтобы и Байкал не лежал на боку, а на нас работал!

— А от Байкала, буде понадобится, и к Лене прокопаться недалеко!..

— Можно тоже, прорывшись сквозь Уральский хребет, направить в Обь воды Северной Двины!..

— Валяй во все колокола!

— Да уж, если внутренний заём, так хороший внутренний заём!

Так, в холодный и чёрный сибирский вечер, под вой степной вьюги злоумышляли мы с инженером Люлюковым против города Баку и намеревались погубить его, как Содом и Гоморру. Роль праведного Лота в этой будущей феерии мы предназначали Александру Ивановичу Новикову, о котором тогда только что прочли в газетах, что он стал бакинским городским головою…

— Мы выведем почтеннейшего Александра Ивановича из города, — воображал Люлюков, — строго запретив ему оглядываться назад, дабы он не обратился у нас в соляной столб, как имеется печальный прецедент с женою Лота. А, когда станем на горе, покажем Александру Ивановичу водную равнину и скажем:

— Смотрите, многоуважаемый, какая тишь… Вот идеал примирения всех партий и картина истинного городского благоустройства… Тихо, чисто, прозрачно и даже зеркально…

Примечания

1. А. С. Пушкин «Медный всадник»
2. нем.
3. нем.
4. лат.