Нет, обморок, пустое!
Лишь утомление простое.
Сейчас пройдёт, не беспокойтесь…
(Дает ему нюхать спирт).
Репетилов.
(В беспамятстве).
Команда где?.. На палубу все!.. Стройтесь!..
Скорей спускайте шлюпки,
И тех, на коих юбки,
Вперёд сажать!..
Фамусов.
В бреду он начал врать!
Репетилов.
(Продолжает бредить).
Назад, кто в пиджаки одеты!..
Пускать фальшфейеры, ракеты!..
(Испускает глубокий вздох, приходит в себя и открывает глаза).
Где я? На дне?
Чацкий.
Послушай, мне
Наделал ты хлопот немало;
Лишь этого недоставало!
Ты в обморок упал.
Репетилов.
Простите, оплошал!
Фамусов.
А всё, всё эти пренья,
О терминах различных рассужденья!
Когда избавит нас Творец
От этого процесса, наконец,
От этих бушпритов, форштевней, талей,
От кочегаров — от каналий,
«Владимиров», «Колумбий» и «Синеусов»,
Помощников, матросов-трусов,
От разноцветных фонарей
И отличительных огней!
Скалозуб.
Я гнева вашего никак не растолкую.
Процесс принёс нам пользу пребольшую.
Случись хоть мне, к примеру скажем, плыть —
Крушенье — знаю я как быть.
К спасению есть многие каналы:
Круги есть, пояса, какие-то шлюпбалы,
О них как истинный философ я сужу:
Лакею пять рублей — в миг пояс подвяжу.
Молчалин.
Читал процесс я тоже с прилежаньем:
Сказать могу, большим запасся знаньем!
На случай катастрофы, столкновенья,
Всем надо угождать, без исключенья:
Команде всей и капитану,
Лакеям, сторожу Ивану!
Быть с машинистом надо другом,
Коль хочешь запастись спасательным ты кругом,
Понравиться сумей камбузинеру
И вахтенному офицеру,
Помощникам, во избежанье зла,
И горничной, чтоб в шлюпку за собой взяла!
Загорецкий.
При смете сей вы пропустили кочегара:
По шее может дать он здоровенных три удара!
Спасибо судоговоренью…
Скалозуб.
Процесс послужит многим ко спасенью.
Софья.
(Нежно, к отцу).
Посмотри, теперь уж та ли я?
Что такое знаю «тали» я,
Позабыла тряпки, юбки,
И спускать умею шлюпки.
Шесть княжон.
Не интересен нам Париж, ни Ворт,
Командовать пошлите нас на борт!
Графиня-внучка.
Скомандовать велите при крушеньи!
(Входит в роль и командует).
Полрумба влево! Вправо! Так!
Тащите вещи все на бак!
Графиня Хрюмина.
(Даже она зажимает уши).
Ах, не кричи так, сделай одолженье!
Графиня-внучка.
(Не в состоянии остановиться).
Долой из шлюпок, тысяча черрртей!
Сажайте женщин и детей!
Графиня Хрюмина.
(В ужасе).
Жаргоном говорит каким!!!
Скалозуб.
(Щёлкая шпорами).
Морррским!
(Графиню-внучку кое-как останавливают и приводят в себя).
Загорецкий.
(Горячо подхватывая).
А наши барыни, кокетки по прозванью,
Прямые адмиральши все по званью.
Татьяна Юрьевна, Пульхерия Андреевна!
Княгиня даже Марья Алексеевна
Команды знает наизусть,
И пусть…
Репетилов.
(Перебивая).
Зачем перечислять вам дальше?
Что значат ваши адмиральши,
Когда я сам, — когда я врал? —
По знаниям глубоким — адмирал!
Чацкий.
Ты? Репетилов? Вдруг…
Репетилов.
Зови меня Сурковым —
Я это имя заслужил!
Меня не огорчишь ты этим словом!
Когда подумаю, как жил:
Не жёг я фонарей,
Ночей по десяти я не держал огней,
На вахте в ус себе не дул,
Мастику с коньяком тянул
Стаканами, да пребольшими!
Нет! Бочками сороковыми!!!
С трёх кораблей бежал, —
Не с одного, с трёх разом!
Команды не учил и шлюпок не спускал
Я даже и к примеру…
Чацкий.
Послушай, ври, — да знай же меру!
К чему всё это бичеванье?
Зачем тебе все эти знанья?
Ты не моряк, — из сухопутных.
Репетилов.
И, наконец, людей увидел путных
В суде. Какие адвокаты!
Какие моряки из них бы вышли! Хваты!
Прямые штурманы по знанью
И капитаны по призванью:
Народ — моряк!
О деле судят этак, так!
Экспертов, брат, самих научат!
Свидетеля — в конец замучат!
Вопрос один раз сотню повторяют,
Познаньями экспертов изумляют!
И даже говорил судебный пристав,
Что флот формировать нам надо из юристов.
На днях они подряд
«Аврально» все заговорят!
Графиня Хрюмина.
(Недослышав).
А? «Врально» — говоришь?
Загорецкий.
Её не вразумишь!
(Громко ей на ухо).
Он повествует тут про суд!
Графиня Хрюмина.
Что? Адвокаты врут?
Что ж удивительного тут?
(Загорецкий махнул рукой).
Репетилов.
Да вот я, не теряя слов,
По пальцам всех пересчитать готов!
Во-первых, Карабчевский:
Для дела кинув берег Невский,
Приехал к нам не по машине, —
На пароходе плыл! По той причине,
Освоиться чтоб с пароходным делом.
Он даже пожелтел, осунулся он телом, —
Зато всё изучил,
На пароходах многих плыл
И даже может побожиться,
(Так, вероятно, и случится!)
Что, хоть обрыскай свет,
«Владимирских» порядков лучше нет!
А наш… Не надо называть,
Узнаешь по портрету, —
Портрет в момент нарисовать
Могу всему я свету:
«Всегда талантливая речь,
И кудри у него до плеч»[3].
Как говорит!..
Да жаль лишь всё молчит.
Когда ж свидетелей ответам он внимает,
Огонь в глазах его пылает.
Как должно по морским уставам:
Зелёный в левом, красный в правом.
Загорецкий.
Кажись, наоборот, не так!
Репетилов.
Пустяк!
Пускай огонь в глазах горит хоть этак или так,
Не избежит он столкновенья,
Когда начнутся словопренья.
Но кто у нас моряк учёный:
Румяный, розовый как пирожок слоёный, —
Истец гражданский Холева.
(Дамы начинают слушать внимательнее).
Mon cher[4], ну, что за голова!
И дарований тьму Господь ему послал:
Он адвокат, он адмирал,
«Он мореплаватель, он плотник»[5],
Газетный, кажется, работник,
Он композитор, он поэт,
Каких талантов в нём лишь нет!
Не курит он, не пьёт,
Как Шрайбер наш воюет с водкой,
Речей фонтаны прямо льёт
И, говоря, трещит трещоткой!
Цыганские романсы пишет он,
И верхние выводит нотки.
Прекрасный пол, — ну, так к нему и льнёт…
Скалозуб.
(Невольно пожимая плечами).
А потому, что сами то ж трещотки!
Репетилов.
Ужасно исхудал,
В лице румянец потерял!
Пеше он защищая с Риццо,
Не успевает и побриться!
Когда же о пластыре, случится, говорит,
Каким-то демоном внушаем,
Сам плачет, а мы все зеваем!
Чацкий.
(Про себя).
Гм… Софья как глядит!
Репетилов.
А Антонини с грустным видом?
Противу Карабчевского он выглядит Давидом.
Вопросов у него огромнейший запас:
Для каждого вопросов сто припас.
Сказать тебе не ложно,
Его без скуки слушать можно,
Лишь в уши заложив морской канат,
Иначе — скучно, брат!
Чацкий.
А судьи что?
Репетилов.
Скучают.
С терпением конца вопросов ожидают.
А наше солнышко, наш клад,
Литвицкий наш, известный адвокат,
Как баки он свои закрутит,
(Он бывший прокурор и говорит — не шутит!)
Да как допрос начнёт,
Войцехов как к нему примкнёт,
Куперник, Баршев и Тиктин, —
Не выдержит свидетель ни один!
Лавинский часу не сидит,
Глядишь, какой-нибудь вопрос родит,
Другие схватятся, передопрос начнут,
А третьи разноречие найдут,
Четвёртые заспорят, разойдутся,
Глядишь, во мненьях не сойдутся,
Попросят в протокол занесть,
По-итальянски что-нибудь прочесть.
О шлюпках схватятся и лодках,
О пластырях, перегородках.
Я в публике сижу, — учусь.
Быть может как моряк отчизне пригожусь…
Чацкий.
Все говорят?
Репетилов.
Все без умолка.
В словах их смысла много, толка,
Лишь одного я не могу понять,
Кого ж в крушении надо обвинять?
Софья.
Конечно, виноват Пеше…
Графиня-внучка.
Ach, chere amie, ne depechez —
Vous pas[6] так скоро обвинять:
Тут-то ведь надобно понять,
Что был обязан и Криун
Поздоровее взять гарпун…
Шесть княжон.
Для нас всё дело ясно.
Криун тут поступил прекрасно.
(Возгорается страшный спор. Трудно что-нибудь разобрать. Слышны по временам только отдельные голоса).
Голос Загорецкого.
Сурков недаром говорил: «Опасно»…
Голоса княжон.
Бежали все… Ха, ха! Прекрасно!
Голос Фамусова.
Известно с давних пор…
Голос Горичевой.
Вы позабыли про топор?
Голос Репетилова.
Зачем закрасили шлюп-балки?
Голос графини Хрюминой.
А? Что? Кто стоит палки?
Голос Скалозуба.
(Заглушая прочие).
Фельдфебеля им в капитаны дать,
Так не посмели бы бежать!
Чацкий.
(Схватывая шляпу).
Куда деваться мне от споров
И от морских от разговоров?
Все спорят, устали не зная…
Болезнь какая-то морская!
Пойду искать но свету,
Где разговоров нет про катастрофу эту.
Эй, шлюпку мне… Тьфу! Виноват! Карету!
↑Автор глубочайше извиняется за ужасные стихи, которыми говорят действующие лица. Это объясняется тем, что грибоедовские герои, после исполнения их на сцене Городского театра, стали на себя не похожи.