Глава II.
История княжеских отношений от призвания Рюрика до смерти Ярослава I
Летописец говорит, что три князя варяжские, родные братья Рюрик, Синеус и Трувор, пришли к призвавшим их племенам славянским и финским с своими родами[1]. Об этих родичах, пришедших с тремя братьями, летопись после ничего не упоминает; Рюрик, по ее свидетельству, раздает города мужам своим[2]. Но хотя под именем мужей после постоянно разумеются члены старшей дружины, однако здесь мы имеем право разуметь родичей, именно потому, что об Аскольде и Дире сказано: "Бяста у него (Рюрика) 2 мужа, не племени его, но боярина"[3]. Если у Рюрика было 2 мужа не племени его, то могли быть мужи племени его, родичи. Второе доказательство мнению, что под именем мужей, разосланных первыми князьями по городам, должно разуметь родичей, представляют слова договоров с греками, напр.: "даяти уклады на руские городы; по тем бо городам сидяху князья под Ольгом суще"[4]. Князьями же никогда не называются простые мужи, но всегда только члены владетельных родов. Об отношениях этих родичей к князьям мы ничего не знаем: можем только сказать, что эти отношения не были подобны последующим родовым отношениям княжеским, именно уже потому, что родичи Рюрика называются мужами его, что указывает на отношение дружинное, след., служебное, а не родовое.
Через два года по призвании умерли братья Рюрика. В 879 году умер он сам, оставив малолетнего сына Игоря, которого отдал на руки родичу своему Олегу, т.е. обязал последнего быть Игорю отцом[5]. Что Игорь находился в сыновнем отношении к Олегу, свидетельствует выражение летописца: "Игореви взрастъшю, и хожаше по Олзе и слушаше его и приведоша ему жену"[6]. Ходить по ком-нибудь, ездить подле стремени и обратное: водить при себе — суть выражения, означавшие всегда сыновние отношения[7]. Равно на сыновнее же отношение указывает известие летописца о браке Игоря: "и приведоша ему жену", которое непосредственно следует за описанием его сыновних отношений к Олегу.
По смерти Игоря сын его Святослав остался малюткою; правление принимает на себя мать его Ольга: обычай, общий всем народам, явившимся на историческую сцену в начале средних веков, как славянского, так и германского племени. Отношения княжеские становятся сложнее в семействе Святослава, которое состоит уже из троих сыновей. По смерти Ольги, последовавшей в 969 году, Святослав, отправляясь навсегда в Болгарию, отдал прежние свои владения двум сыновьям — Ярополку и Олегу: первый остался в Киеве, второй пошел княжить в землю Древлянскую. Это не значит, чтоб у Святослава не было других владений: Новгород с окружным народонаселением (славянами) постоянно признавал зависимость от киевских князей: Олег наложил дань на славян и особую еще на новгородцев[8], он же водил славян (т.е. новгородцев) в поход на Греков[9], равно как и Игорь[10], жена последнего Ольга устанавливает повозы, оброки и дани в землях новгородских[11]. Но кроме Новгорода за русскими князьями было много других городов и областей: еще Рюрик владел Белоозером, Ростовом, Муромом[12]; Олег занял Смоленск и Любеч, где посадил своих мужей[13]. Что эти города и области были заняты не временно только, но постоянно оставались под верховною властию киевских князей, доказательством служит исчисление племен, участвовавших в походах Олега и Игоря, равно как греческие уклады на города: Чернигов, Переяславль, Полоцк, Ростов, Любеч, где сидели князья, подручники Олеговы[14]. Итак, Ярополк и Олег Святославичи оставались князьями не одного Киева и Древлянской земли: они распределили остальные области между собою точно так, как после сыновья Ярослава I, князья киевский, черниговский и переяславский, распределили между собою отдаленные северо- и юго-восточные области, хотя об этом распределении лучшие списки летописи не говорят ничего: киевскому летописцу не было дела до отдаленного севера и востока. У Святослава был еще третий сын, Владимир; но он не мог быть в счету, во-первых, потому что был малолетен, а во вторых, потому что был рожден от рабыни; однако и Владимир получил волость благодаря новгородцам, которые хотели непременно иметь своего князя и в случае отказа грозили Святославу взять себе князя из другого рода[15]. Святослав отвечал: "Да кому же идти к вам княжить: у меня только два сына; спросите у них, хотят ли они идти к вам?" И Ярополк, и Олег оба отперлись, говорит летописец. Тогда любчанин Добрыня, которого сестра Малуша, ключница Ольги, была матерью третьего сына Святославова, Владимира, уговорил новгородцев взять себе в князья последнего, ибо тогда при многоженстве не могло быть резкого различия между детьми законными и незаконными[16] и рождение Владимира от рабы не исключало его совершенно из семьи княжеской. Новгородцы послушались Добрыни и выпросили у Святослава Владимира, который и отправился княжить к ним вместе с дядею.
В 975 году началась вражда в семье Святослава. Мы знаем, что охота, после войны, была господствующею страстию средневековых варваров: для этого везде князья предоставили себе касательно охоты большие права, жестоко наказывая за их нарушение. Это служит достаточным объяснением происшествия, рассказанного нашим летописцем: Олег, князь древлянский, охотясь в лесах своего владения, встретил незнакомца, который позволил себе в них то же самое удовольствие; узнав, что то был Лют, сын Свенельда, боярина киевского, Олег не мог простить такой злой обиды, такого дерзкого нарушения самого драгоценного из прав своих, и убил Люта. Пролитая кровь требовала мести со стороны Свенельда. Просьбы седого героя, вождя полков дедовских и отцовских, не могли быть тщетны: Ярополк как старший в роде пошел на Олега наказать его, взять его волость[17]; Олег не хотел уступить, враждебные войска встретились у Овруча, и древлянский князь погиб в битве. Тогда Владимир Новгородский, услыхав, что Ярополк убил брата, захватил его владение, побоялся той же участи и убежал за море к варягам.
Эверс, которому принадлежит первое научное воззрение на историю Древней Руси, в своем стремлении подвести все явления под понятия о праве, господствовавшие в тогдашнем обществе, предполагает, что Владимир считал своею обязанности) отомстить Ярополку за смерть Олега. Но знаменитый исследователь, обращая внимание только на отношения Владимира к Олегу, упустил из виду отношение Владимира к Ярополку. Точно, по понятиям того времени Владимир должен был мстить за смерть брата, но кому? Принимая в расчет родовые отношения, мы должны обращать внимание на совокупность этих отношений и не брать каждое порознь. Здесь дело идет между родными братьями, членами одного рода, одной семьи: на каждого родича была возложена обязанность мести, ибо месть была единственным средством защиты от насилий в то время, когда каждый род смотрел на себя как на отдельное целое, когда каждый знал только свой род и соблюдал только одни его интересы, не зная интересов и отношений государственных; но если обязанность мести была естественна и необходима между членами разных родов, то ясно, что она не могла существовать между членами одного и того же рода, ибо каждый род составлял одно нераздельное целое с своим главою, будь то отец, дядя, старший брат; здесь сын не мог мстить отцу, племянник дяде, брат брату ни за собственную обиду, ни за обиду, нанесенную другому родичу. После того ясно, что понятие о роде как об едином неразделенном теле совершенно исключает возможность мести, которая условливается только разъединением, особностию; ясно, что Владимир не мог мстить Ярополку, потому что последний был ему старший брат, а старший брат всегда в отца место, мстить же отцу за брата есть несообразность. Вот почему летописец, говоря о войне Владимира с Ярополком, хранит глубокое молчание о праве или обязанности первого отомстить за смерть Олега, тогда как прямо говорит, что Свенельд уговаривал Ярополка к войне с Олегом, желая отомстить за смерть своего сына[18]. Но не имея права или обязанноста мести, Владимир имелполное право воспротивиться беззаконным поступкам старшего брата, точно так как после младшие князья считали себя вправе защищаться вооруженною рукою против насилий старшего, который разъединял свои интересы с интересами рода.
В таком точно положении находился и Владимир: он не имел обязанности мстить за смерть младшего брата старшему, ибо внутри рода месть не существовала; но имел право вооруженною рукою воспротивиться притязаниям Ярополка, столь ясно им обнаруженным. По возвращении из-за моря с варяжскими полками Владимир нашел в Новгороде Ярополковых посадников; он отослал их к киевскому князю с следующими словами: "Идите к брату моему и скажите ему: Владимир идет на тебя, пристроивайся к битве"[19], а сам между тем оставался в Новгороде, затевая свадьбу. Желая, вероятно, привлечь на свою сторону владельца полоцкого Рогволода, Владимир послал к нему свататься за дочь его Рогнеду: последней предстоял выбор между двумя соперниками, ибо и князь киевский также за нее сватался. Она не замедлила предпочесть Ярополка сыну рабыни. "Не хочю розути робичича, но Ярополка хочю", — отвечала она отцу своему[20]. Этот презрительный отказ ускорил отправление Владимира из Новгорода, ибо он всего более должен был опасаться тесного, союза Ярополка с полоцким князем и потому спешил предупредить его. Он присоединил к пришлым варягам славян, кривичей, чудь и пошел на Полоцк, где праздновали кровавую свадьбу: безродная Рогнеда должна была неволею выйти за сына рабы, ибо отец и двое братьев ее погибли от руки Владимира. Из Полоцка последний отправился на Киев, где ждал его легкий успех вследствие измены Блуда, главного боярина Ярополкова. В то время как, по-видимому, Владимир следовал благородному обычаю отца, послав сказать брату, что идет на него, в то самоё время он вел переговоры с Блудом, склоняя его к измене. "Если ты мне поможешь убить брата, — велел он сказать ему, — то будешь мне вместо отца"[21] — самое большое обещание, какое только можно было дать в то время, при господстве родовых понятий и отношений. В летописи помещены также слова Владимира, в которых он оправдывает свое поведение относительно брата. "Не я, — говорит новгородский князь, — начал избивать братью, но он; я пришел на него единственно из страха подобной же участи": об обязанности мстить за смерть Олега ни слова! Блуд обещал помощь Владимиру и уговорил Ярополка затвориться в Киеве, вместо того чтоб спешить с войсками против брата. Сперва он представил в. князю, что нечего бояться Владимира, который не посмеет стать в поле против многочисленных полков киевских[22], а между тем искал случая, как бы убить Ярополка. Увидав, что между гражданами нельзя ожидать помощи своему намерению, и зная о приближении Владимира, Блуд начал уговаривать Ярополка оставить Киев, представляя, что жители последнего сносятся со врагом. Ярополк послушался и удалился в Родню, где был осажден войсками Владимира и терпел голод. Тогда же Блуд начал представлять невозможность дальнейшего сопротивления и уговорил Ярополка помириться с младшим братом на всей воле последнего, вопреки увещанию верного отрока Варяжко, который догадывался об измене и советовал князю бежать к печенегам за помощью. Предсказания Варяжко сбылись: Ярополк был убит в то время, как шел на свидание с братом[23]. Владимир занял стол киевский.
При рассказе об этом событии я не могу умолчать об известном отрывке из Иоакимовой Новгородской летописи, сохраненном у Татищева: здесь обнаружена главная пружина действия, сокрытая у летописца киевского, а именно борьба язычества с христианством. Нам известно, что отец Владимира Святослав по своему характеру не мог склониться на увещания св. Ольги и что поклонники Христа в его княжение подвергались ругательствам со стороны поклонников Перуна, хотя гонения не было. Но во время Греческой войны, по свидетельству Иоакима, Святослав переменил свое поведение в отношении к христианам: поверив внушениям окружавших его язычников, будто виновниками неудачи русского оружия были христиане, находившиеся в войске, князь воздвиг на них гонение, причем не пощадил даже родного своего брата Глеба, и послал в Киев приказ разорить христианские храмы[24]: одна смерть гонителя положила конец бедствиям Русской церкви. Но отказавшись от принятия христианства сам, Святослав между тем оставил сыновей своих при бабке христианке: ясно, какие внушения должны были получить от нее молодые князья. Иоаким говорит, что Ярополк был человек кроткий и милостивый, любил христиан, и если сам не крестился из боязни народа, то по крайней мере иным не препятствовал. Те, которые при Святославе ругались над христианством, естественно не любили князя, приверженного к этой религии: этим нерасположением воспользовался Владимир и успел отнять жизнь и владение у брата[25].
Если мы примем во внимание рассказ Иоакима, то нам объяснится поведение Владимира в первые годы его княжения: торжество Владимира было торжеством языческой стороны над христианскою; вот почему новый князь знаменует начало своего правления необыкновенною ревностию к восстановлению и утверждению язычества, ставит кумиры на высотах киевских, дядя его Добрыня поступает точно так же в Новгороде. Нам известно, что славяне-язычники более всего негодовали на христианство за непозволение многоженства[26]: в ознаменование торжества языческой стороны князь, виновник этого торжества, предается необузданному женолюбию. Судя по выражениям летописца, никогда в Русской земле не было видно такого гнусного идолослужения: "Родители приводили пред кумиры сыновей и дочерей своих и приносили их в жертву бесам, оскверняли землю требами своими, и осквернилась кровью земля Русская"[27]. Язычество, торжествуя победу, не могло оставить в покое соперничествующую религию: к началу Владимирова княжения относится известие о христианских мучениках в Киеве[28]. Что Владимир действовал таким образом в пользу язычества не по убеждению, а единственно в угоду стороне, доставившей ему успех, доказывает скорое обращение его к христианству, когда сторона приверженцев этой религии начала брать верх.
Приняв христианство и обязавшись единобрачием, Владимир был в затруднении касательно прежних своих сожительниц и потому решил разослать их с сыновьями в разные области своего обширного владения[29], В летописи находим имена 12 сыновей Владимира, но без определения, в каком порядке один за другим следовали по старшинству: в одном месте, при исчислении жен Владимировых, они поставлены по матерям; в другом, где говорится о рассылке сыновей по областям, они следуют в другом порядке. Постараемся, по некоторым данным, определить порядок старшинства между ними.
В Новгород был отправлен Вышеслав: мы знаем, что в этот город посылался обыкновенно старший в семье в. князя; из этого можем заключить, что Вышеслав был старший сын Владимира, тем более что в известии о рассылке по областям он поставлен первым[30]. Но в предшествующем исчислении жен Владимировых[31] Вышеслав поставлен после сыновей Рогнединых и гречанки, вдовы Ярополковой, и назван сыном чехини: если Вышеслав был старший, то должен был родиться еще в Новгороде, но странно, что чехиня зашла так далеко на север. Иоакимовская летопись и здесь, поправляя ошибку начальной Киевской, объясняет дело совершенно удовлетворительно, а именно: мать Вышеслава называет Оловою, женою варяжскою[32]. Потом следует сын Рогнеды Изяслав, получивший волостьдеда своего по матери, Полоцк. Тотчас после брака с Рогнедою Владимир женился на вдове брата своего Ярополка, и потому рожденного от последней Святополка мы имеем полное право поставить в третьих после Вышеслава и Изяслава. Этот Святополк получил в удел Туров и по смерти Вышеслава и Изяслава оставался старшим в роде, как ясно указывают слова св. Бориса: "Не буди мне възняти руки на брата своего старейшаго; аще и отець ми умре, тось ми буди в отца место"[33]. За Святополком мы должны дать место Ярославу, также, по летописям, сыну Рогнеды; Ярослав получил сперва Ростов, а потом, по смерти старшего Вышеслава, переведен в Новгород. Этот перевод Ярослава в Новгород мимо старшего Святополка Туровского объясняется свидетельством Дитмара, что Святополк в это время был под гневом отца и даже в заключении. Что Ярослав после Святополка был старшим, доказательством служит также, что сестра его Предслава обратилась к нему с известием о злодействах Святополка как представителю рода. Всеволод, также сын Рогнеды, получил Владимир Волынский; Святослав и Мстислав, которых мать в начальной Киевской летописи названа чехинею другою, в отличие от мнимой матери Вышеслава[34], получили — первый землю Древлянскую, второй Тмуторакань. Мать Святослава Иоакимовская летопись называет Малфридою; что это имя одной из жен Владимира не вымышлено, доказательством служит в начальной Киевской летописи упоминовение под 1002 годом о смерти Малфриды, которая здесь соединена с Рогнедою[35]; мать же Мстислава Иоаким называет Аделью или Адилью. Второго сына Алели Станислава этот же летописец, равно как и некоторые другие, отсылает в Смоленск, а Судислава во Псков[36]. Теперь остается определить мать и возраст Бориса и Глеба. В начальной Киевской летописи матерью их названа болгарыня, волостью первого Ростов, второго Муром. Но ясно, что здесь упоминается уже второе распоряжение, ибо при первом распределении волостей Ростов был отдан Ярославу; поэтому в некоторых списках, бывших в руках у Татищева[37], прибавлено, что сначала Борис получил Муром, а Глеб Суздаль. Несмотря на это, молчание лучших списков летописи о первоначальных волостях Бориса и Глеба, равно как совершенное молчание о волостях Станислава, Судислава и Позвизда, ведет нас к заключению, что во время первой рассылки сыновей по волостям все эти князья или были очень малы, или некоторые из них, быть может, еще не родились[38]. Любопытно, что в летописи Иоакима матерью Бориса и Глеба названа Анна царевна, причем Татищев соглашает свидетельство киевского летописца о болгарском происхождении матери Борисовой тем, что эта Анна могла быть двоюродною сестрою императоров Василия и Константина, которых тетка, дочь Романа, была в супружестве за царем болгарским[39]. Если б так было, то для нас уяснилось бы предпочтение, которое оказывал Владимир Борису как сыну царевны и рожденному в христианском супружестве, на которое он должен был смотреть как на единственное законное. Отсюда уяснилось бы и поведение Ярослава, который, считая себя, при невзгоде Святополка, старшим, но видя предпочтение отца Борису, не хотел быть посадником последнего в Новгороде[40] и потому спешил объявить себя независимым. Как бы то ни было, Борис единогласно описывается человеком в самой цветущей юности: "Аки цвет во юности своей... брада мала и ус, Млад бо бе еще". Если предположим, что он был первым плодом брака Владимирова с Анною, то в год отцовой смерти ему было 25 лет. Летописец прибавляет, что Борис светился царски, желая, вероятно, указать на его царственное происхождение по матери. Отец любил его более других сыновей и держал при себе, в чем видно было намерение сделать его своим преемником на столе киевском, тем более что старший сын Святополк был в совершенном разладе с отцом[41]. Святополк имел в супружестве дочь польского князя, знаменитого Болеслава I. Здесь в первый раз Русь вошла в сношение с Польшею, которое повело, однако, к неприязни вследствие разделения церквей, споривших в то время за мир славянский. Западной церкви, которая опиралась на меч германского императора, удалось захватить чехов и поляков. Болеслав, имея главною целью своей Деятельности высвобождение Польши из-под зависимости и влияния империи, в то же время сам разрушал свое здание, будучи ревнителем латинства. Вместе с дочерью он прислал к Святополку Рейнберна, епископа колобрежского (колбергского). Этому прелату удалось склонить туровского князя на сторону западной церкви; Владимир, узнав об этом, велел схватить Святополка с женою и епископом и заключить в темницу[42]. Это раздражало Болеслава: он поспешил заключить мир с империею и в начале 1013 года с немецкими наемными войсками и печенегами явился в пределах Руси; но вражда печенегов с польскими войсками помешала походу, притом, как видно, Владимир, склонившись на требования Болеслава, выпустил Святополка из темницы, однако не возвратил в Туров, а держал у себя в Киеве[43]. Несмотря на то, что Владимир умер, не урядив детей своих, не успев торжественным распоряжением передать Киев Борису, на стороне последнего была отцовская дружина и граждане киевские. Дружина Владимирова, бояре, старые думцы предпочитали Бориса всем его братьям, потому что он постоянно находился при них, привык с ними думать думу, тогда как другие князья привели бы с собою своих любимцев, как это и сделал Святополк, если обратим внимание на намеки летописца о поведении последнего: "Люте бо граду тому, в нем же князь ун любяй вино пити с гусльми и с младыми советники"[44]. Граждане также благоприятствовали Борису, потому что братья их были с ним[45]. Вот почему, когда умер Владимир, то хотели скрыть смерть его от Святополка до прибытия Бориса, которого отцовская дружина уговаривала идти на стол киевский; но молодой князь, верный родовым понятиям, отвечал, что не подымет руки на старшего брата, который будет ему вместо отца: тогда войско разошлось, оставив Бориса с малым числом приближенных служителей. Между тем Святополк объявил себя князем в Киеве и сыпал дарами в граждан для привлечения их на свою сторону. Видя в Борисе страшного соперника, не зная чистоты его намерений или сомневаясь в них, Святополк решился освободиться от него злодейством: он послал своих приверженцев убить Бориса. Но у последнего был одноутробный брат, Глеб, разделявший вместе с ним предпочтение отцовское. Святополку нужно было избавиться и от этого: он вызвал его с востока под предлогом болезни отцовской и послал убить на дороге. Испуганный Святослав, князь древлянский, вздумал спастись бегством в чуждые страны, но был перехвачен на пути и убит слугами киевского князя. Тогда Святополк, видя удачу, началпомышлять об истреблении всех остальных братьев и об единовластии[46], следуя близкому примеру тестя своего Болеслава Польского, который изгнанием и ослеплением избавился от братьев и всех родичей. Ярослав Новгородский сведал об этих замыслах от сестры Предславы, когда сам находился в самом затруднительном положении. Мы упоминали уже, что он рассорился с отцом своим Владимиром, отказавшись платить дань к Киеву, и, зная, что отец сбирается на него с войском, нанял варягов. Наемники начали поступать с новгородцами, как с завоеванными, а князь, имея в них нужду, смотрел сквозь пальцы на их бесчинства. Тогда граждане решились управиться сами й перебили насильников. Раздраженный князь хотел отомстить и за свою власть, и за своих храбрецов, тем более что безнаказанность новгородцев заставила бы и последних варягов убраться за море: знатнейшие из виновников убийства были позваны на вече к князю и перебиты. Но в следующую же ночь Ярослав получил известие об опасности со стороны Святополка; он собрал вече и простодушно признался, что очень жалеет о смерти новгородцев, потому что теперь они бы ему пригодились, золотом бы купил их[47]. Новгородцы отвечали, что, несмотря на убийство сограждан, они еще имеют довольно силы, чтоб стать за своего князя против братоубийцы[48]. Как видно из этих слов, новгородцы не были очень сердиты на Ярослава, ибо. считали, по тогдашним понятиям, делом обыкновенным, что князь отомстил их согражданам за смерть варягов; притом считали обязанности) стать за своего князя, которого выгоды были связаны с их собственными, который хотел освободить их от зависимости и дани киевской и в случае бегства которого они должны были принять Святополковых посадников. Наконец, не должно упускать из виду того обстоятельства, что в городе, где господствовала вражда родовая, вражда сторон, князь, перебивший старшин одной стороны, мог всегда надеяться на содействие от другой. Ярослав собрал в Новгородской области 40 000 войска да наемных варягов 1000 и пошел на Святополка. Он выставлял причиною войны, во-первых, то, что старший в роде убил без вины младших родичей, а потом — право самосохранения[49]. Оба брата встретились при Любече. Дружинники Святополка ругались над войском Ярослава, состоявшим преимущественно из горожан и сельского народонаселения; они кричали новгородцам: "Где вам, плотникам, сражаться с нами, ступайте прочь с хромым вашим князем: мы вас заставим строить нам домы"[50]. Но эти мирные промышленники, эти плотники умели так же хорошо владеть топором и на поле битвы; раздосадованные насмешками дружинников, новгородцы повестили своему князю, что на другое утро непременно вступят в бой, а если кто не пойдет с ними, того сами умертвят[51]. У Ярослава были доброжелатели в неприятельском стане: они известили его об удобном времени к нападению, когда Святополк с дружиною, пропировавши всю ночь, не был способен к защите. Ярослав одолел в битве и занял Киев; Святополк бежал к печенегам[52], хотел с ними овладеть Киевом[53], но был отражен и удалился в Польшу к тестю Болеславу. Это заставило киевского князя вступить в союз с императором Генрихом II против Польши, вследствие чего Ярослав выступил в поход и осадил Брест, но, как видно, без успеха. Неприязненное движение с востока заставило Болеелава поспешить заключением мира с немцами, чтоб обратить все свои силы на Русь. Летом 1018 года вступил он в поход и 22 июля достиг Буга. Русское войско не выдержало натиска Болеславова и обратилось в бегство; Киев отворил ворота победителю. И здесь, точно как прежде у чехов, Болеслав заботился только о своих выгодах, а не о выгодах союзников: он велел развести свое войско по окрестным городам на кормление, причем обнаруживал намерение оставить Русь за собою и утвердить свою столицу в богатом Киеве. Наши летописцы[54] приписывают Святополку приказ убивать разведенных по городам польских воинов, но вероятнее, что сами поляки, как прежде у чехов, насильственными поступками возбудили восстание в жителях. Как бы то ни было, Болеслав должен был спешить уходом из Киева, оставив Святополка на жертву князю новгородскому.
Ярослав после Бужского сражения явился беглецом в свой Новгород и хотел уже бежать за море, как был остановлен гражданами, которые теперь не могли ожидать ничего хорошего от Святополка, показавши себя раз столь ревностными защитниками врага его, и потому должны были решиться на самые сильные меры. Они с посадником своим Константином, сыном Добрыни, след., двоюродным братом Ярослава, изрубили лодки, приготовленные князем для бегства, объявили Ярославу готовность свою биться и с Святополком и с Болеславом и не теряли времени: собрали деньги, наняли варягов, и скоро Ярослав мог снова выступить в поход. Святополк, оставленный Болеславом, должен был опять обратиться к печенегам. Оба брата встретились на реке Альте, на том самом месте, где пал Борис под ножами убийц. Святополк был вторично разбит и пропал без вести[55]. Скандинавские предания приписывают смерть его витязю Эймунду, служившему в войске новгородского князя. Вступив вторично в Киев, Ярослав щедро наградил своих воинов, особенно новгородцев; но скоро ему представился случай поблагодарить последних за услугу, ему оказанную, тем же самым способом, именно защитою от врага. Брячислав Изяславич, князь полоцкий, явился внезапно пред Новгородом, взял его, захватил множество граждан с имением и спешил назад в свою отчину, но на пути был настигнут Ярославом, которому удалось обратить его в бегство и отбить пленников[56]. Брячислав, хотя по тогдашним понятиям не имел никакой возможности вступить в права отца своего Изяслава, который умер еще при жизни Владимира, не будучи старшим в роде, однако, по-видимому, добивался нового распределения волостей между родичами, более равного, и Ярослав, несмотря на победу, хотел склонить Брячислава к миру прибавкою нескольких городов к прежнему княжеству Рогволодову. Он хотел обезопасить себя со стороны Изяславича, ибо, вероятно, предвидел, что Мстислав Тмутораканский недолго оставит его в покое. Этот Мстислав, славный удальством в поединках, отличался чисто варяжским характером: он любил только свою дружину, ничего не щадил для нее, но пренебрегал остальным народонаселением[57]; отдаленное владение на берегу моря и постоянная борьба с окрестными варварами благоприятствовали образованию такого характера. Так как теперь оставалось только трое Владимировичей — Ярослав, Мстислав и Судислав, то князь тмутораканский считал себя вправе требовать нового, более ровного распределения волостей в общей родовой собственности[58]. В 1023 году, когда в. князь был в Новгороде, Мстислав явился на Руси и сел в Чернигове. Ярослав, узнав о таком неприятном соседстве, призвал варягов, встретил Мстислава при Листвене, был разбит и принужден согласиться на ровное распределение волостей: земли на востоке от Днепра достались Мстиславу, на западе — Ярославу[59]. Это распределение волостей очень важно, ибо впоследствии на нем основалось мнение, что князь, которому досталась восточная, тмуторакано-черниговская половина русских владений, не имел уже никакого права на западную, киевскую. В 1036 году Мстислав умер на охоте[60], не оставив потомства, ибо единственный сын его Евстафий умер еще прежде него[61]. Оставался теперь из братьев только один Судислав Владимирович: Ярослав не дожидался, чтоб и этот брат стал требовать ровного распределения волостей, и поспешил заключить его в темницу[62]. Так окончились отношения между сыновьями Владимира Великого.