Глава VII.
История княжеских отношений в правление Василия Димитриевича
В княжение Донского отношения ордынские стоят на первом плане и закрывают собою все прочие; княжение Василия Димитриевича характеризуется отношениями между обеими частями Руси, Русью Литовскою и Русью Московскою, характеризуется великою борьбою между ними, в которой московскому князю принадлежит честь за то, что он умел отстоять независимость Северо-Восточной Руси против Витовта и тем самым решил борьбу в пользу Москвы, ибо после Витовта Литовская Русь не могла более думать о наступательном движении на Московскую. Во сколько эту честь Василий Димитриевич должен разделить с своими боярами, увидим после.
Донской завещал сыну в. княжение Владимирское как отчину: в самом деле, соперников не было, и хан немедленно утвердил нового в. князя. Последний тотчас показал, что он правнук Калиты, и ознаменовал начало своего княжения богатым примыслом. Он отправился сам в Орду, где был со всеми знаком, жив долго прежде заложником у Туктамыша. Хан принял прежнего своего заложника с такой честию, какой не оказывал в Орде ни одному русскому князю. Василий тотчас воспользовался такими благоприятными обстоятельствами: он задарил хана и всех к нему приближенных и выпросил ярлык на Нижний Новгород, Городец, Мещеру, Торусу и Муром[1]. Возвратясь из Орды, Василий послал бояр своих и ханского посла взять Нижний у князя Бориса Константиновича. Любопытны подробности, сообщаемые летописцем об этом взятии. Мы несколько раз уже имели случай заметить, как усилилось значение бояр вследствие оседлости их в известных княжествах. Мы видели старание бояр каждого княжества усилить его на счет других; когда эта попытка удалась только боярам московским, то бояре остальных княжеств, видя невозможность бороться с Москвою, видя, что рано или поздно их княжества должны подчиниться Москве, спешили соблюсти собственные выгоды и даже увеличить их оставлением своих несчастных князей и переходом в службу князя московского: это не считалось изменою, потому что удерживалось еще старое право бояр свободно переходить от одного князя к другому. Когда нижегородский князь Борис Константинович узнал о приближении татарского посла и бояр московских, то созвал бояр своих и начал их упрашивать со слезами: "Господа мои и братья, бояре и друзья, вспомните свое крестное целование и любовь мою к вам, и не покиньте меня!" Но старший из бояр Василий Румянец уже передался московскому" князю; он отвечал Борису: "Не печалься, князь, мы все готовы сложить за тебя свои головы"; но когда Борис хотел вооружиться против московских бояр, Румянец отклонил его от этого намерения, и московские бояре были впущены в город. Они звуком колоколов созвали жителей и объявили им, что отныне князем их будет Василий Димитриевич Московский. Несчастный Борис обратился было опять к боярам своим, но Румянец сказал ему: "Князь, теперь на нас уже не надейся, мы больше не твои, и стоим не за тебя, но против тебя"[2]. Бориса взяли со всем семейством и со всеми доброхотами и держали в тесном заключении; племянники его, сыновья Димитрия Константиновича, след., родные дядья по матери московскому князю, были также лишены своих уделов; один из них, по свидетельству летописца, "8 лет служил по ряду в Орде не почивая четырем царем, а все поднимая рать на князя великаго, како бы нелезти свое княжнье"[3]. Но все усилия были тщетны. Так рушилось княжество Суздальское, отданное Невским брату своему и сопернику Андрею, которого потомки не оставляли никогда притязаний на в. княжение; мы увидим их после в рядах бояр московских: и тут один из них, Василий Шуйский, вздумал по пресечении потомства Невского возобновить старинные притязания и стать царем московским, но и здесь не удалось суздальскому князю: новая, Московская, Русь не терпела старых притязаний.
В то время как московский князь примышлял к своей собственности на востоке, князь Литовской Руси Витовт действовал точно так же на западе. Есть предание, что, когда Витовт еще был изгнанником в чужой стране, он захватил молодого наследника московского престола Василия, когда тот окольными путями пробирался из Орды в отечество; Витовт взял с своего пленника обещание жениться на дочери его Софье. Когда Василий стал московским князем, он сдержал обещание жениться на литовской княжне. Брак казался выгодным обеим сторонам: Витовт еще не утвердился в Литве, опасался двоюродного брата своего, польского короля Ягайла; Василий надеялся, что в Витовте найдет верное орудие против замыслов того же Ягайла. Но как скоро Витовт успел вырвать у польского короля литовско-русские области, то в значении князя Южной Руси не мог иметь к московскому князю и всея Руси других отношений, кроме сопернических. Легко достался Нижний московскому князю; Витовт так же легко хотел овладеть Смоленском; в 1395 году во время сильной ссоры между смоленскими князьями Витовт предложил им себя в посредники; неосторожные князья явились к нему все на третейский суд вместе с боярами, и все были захвачены, кроме одного Юрия, бежавшего в Рязань к тестю своему Олегу; в Смоленске начали править наместники Витовта. Тогда против последнего вооружился не князь московский, но знаменитый Олег Рязанский: он вступил в литовские области. Василий Дмитриевич спешил прекратить эту войну: с одной стороны, московский князь уговаривал Олега окончить враждебные действия, с другой — два раза имел свидание с тестем, один раз в Смоленске, другой — в Коломне, когда тот возвращался из Рязанского похода[4]. Витовт видел, что трудно вступить в открытую вражду с князем, которого отец разбил Мамая и который сам не побоялся выйти навстречу к Тамерлану, и потому решился действовать подобно предшественникам, т.е. старался овладеть Восточною Русью с помощью татар. Туктамыш в это время был изгнан из Орды Темир-Кутлуем, именем которого правил Эдигей. Изгнанный хан обратился к Витовту с просьбою о помощи: литовский князь принял Туктамыша под свое покровительство с условием, что если он восстановит его в Орде, то хан поможет ему овладеть Восточною Русью[5]; и в то же самое время между обоими русскими князьями, между тестем и зятем, шла дружелюбная переписка, и княгиня московская гостила у отца в Смоленске, осыпаемая дарами. В 1399 году Витовт с литовскими и русскими полками, подкрепленный татарами Туктамыша, польскими, немецкими и волошскими отрядами, встретился с полками Темир-Кутлуя и Эдигея на берегах Ворсклы. Здесь в страшной битве, какие давно уже забыла Западная Европа и какие могли иметь только место на границах Европы с Азиею, Витовт потерпел сильное поражение: больше 20 князей, потомков св. Владимира и Гедиминовичей, легло в битве[6]. Тогда Юрий, изгнанный князь смоленский, и Олег Рязанский, тесть его, узнав, что часть смоленских жителей не доброхотствует Витовту, двинулись к Смоленску и взяли город; Юрий остался в нем княжить; попытка Витовта изгнать Юрия не удалась. Ободренный этим Олег решился действовать наступательно и отправил сына в древние Черниговские области, принадлежавшие Литве, но княжич рязанский был разбит и взят в плен Витовтом[7]; в том же 1402 году умер Олег Рязанский, и в следующем Витовт осадил Смоленск[8], но опять безуспешно. Тогда князь Юрий, зная, что ему не будет покоя от литовского князя, поехал в Москву и предложил Василию свое подданство. Василий отвергнул опасное предложение: взять Смоленск значило объявить войну Витовту, который имел право доискиваться этого города, как уже прежде ему принадлежавшего[9]; притом московский князь надеялся на необыкновенную крепость Смоленска, отразившего уже два раза приступ Витовта. В самом деле, при тогдашнем несовершенстве ратного дела Смоленск мог быть взят только изменою; мы видели, что московский князь овладел Нижним с помощию бояр; Витовт овладел Смоленском с их же помощию. Мы имели уже случай заметить, что интерес бояр заставлял их переходить от слабых князей к сильнейшим; в Смоленске к этой причине присоединилась еще другая: князь Юрий, человек жестокий и безнравственный, навлек ненависть бояр, и в то время, как он жил в Москве, склоняя Василия принять его под свою защиту, бояре сдали Смоленск Витовту. Московский князь, сведав об этом, изъявил сильное негодование: не зная поведения Юрьева в Смоленске, он сначала обвинил было его самого в измене, будучи уверен, что без измены взять Смоленска нельзя[10]. Хитрый Витовт привязал к себе Смоленск поведением, совершенно противоположным Юрьеву, осыпая граждан льготами[11]. Так пало знаменитое княжество Ростиславичей, отчина Мстиславова.
Взятие Смоленска ободрило Витовта совершенно: он начал снова наступательные действия на Московскую Русь, именно на области Псковские; тогда Василий Дмитриевич двинулся сам с полками на Витовта[12], и как последний хотел овладеть Москвою с помощью татар, так и Василий заключил союз с ханом Шадибеком, который прислал к нему на помощь отряд монголов[13]. Князья московский и литовский сошлись близ Крапивны, в нынешней Тульской губернии, для решительной битвы, но оба боялись ее, начали переговоры, заключили перемирие и разошлись[14].
Скоро московский князь нашел верных союзников в собственных областях Витовта, в Литовской Руси. В 1406 году приехал к нему из Литвы на службу князь Александр Нелюб, и в. князь отдал ему Переяславль в кормление[15]. В следующем 1407 году неприятельские действия возобновились: оба князя взяли друг у друга по городу; но против Витовта вооружился двоюродный брат его Свидригайло Ольгердович, князь северский, любимый русским народом; этот князь стоял в числе недовольных Витовтом и как глава православной партии был в тесном союзе с Москвою: Свидригайло не пустил Витовта далее в Московские области[16], и опять был заключен мир под Вязьмой. В 1408 году Свидригайло отъехал в Москву, с ним вместе отъехал черниговский епископ, 6 князей и целая толпа бояр Южной Руси; Василий не знал, чем изъявить свое радушие этому драгоценному союзнику; он дал ему на кормление Владимир со всеми волостьми, Переяславль[17], Юрьев, Волок Ламский, Ржеву, половину Коломны. Такая щедрость сильно оскорбила московский народ. Народ не понимал смысла великой борьбы, которую вел Василий с Витовтом; ему гораздо опаснее казались татары, и, видя союз своего князя с Ордою против Витовта, народ с ужасом думал, что татары нарочно ссорят зятя с тестем, дабы воспользоваться их междоусобием. Я приведу это замечательное место в летописи, где выражено негодование народа на щедрость в. князя к Свидригайлу[18]; приписав литовскую войну изущению Эдигея, летописец продолжает: "И начата воевати Литву, имуще рать татарскую ссобою, а Литва воеваше москвич, и кровь многа проливашесь а татарове полоном и имением обогатеша, и мосховстии бояре и воеводы и вельможи веселяхусь, старцы же старые сего не похвалиша глаголюще, несть добра дума бояр наших, иж приводят на помощь себе татар. Не бяше бо в то время на Москве бояр старых, но юнии совещевающе о всем, и размирием и ратем и кровопролитию радующесь, тем и многа в них нестроения бываху. Едигеи же непрестанно ссоры творяше межи обоих видяше бо яко ближники суть, сеи тесть а сеи зять, и не зело хотят к брани, и не желательны кровопролитию но миру и любви; а в то время прислах князь Свистригаило Олгердович на Москву к великому князю Василью Дмитревичу хотя с ним с единого на Витовта. Свистригаило ж лях бе верою но устроен к брани, муж храбр и крепок на ополчение; и рад бысть ему князь великий со всеми бояры своими, и вдаша ему грады мнози, мало не половину великого княжения московского, и славнии град Владимер. И сия вся ляху пришелцу дано быша, темже и беды многи постигоша нас". В надежде на Свидригайла Василий в том же году двинулся на Витовта: полки московские и литовские сошлись и, по обычаю, не решились на битву; после продолжительных переговоров заключен был окончательный мир[19], по которому река Угра назначена границею между Литовскою и Московскою Русью, причем три города отошли от Витовта к Василию. Свидригайло мог быть недоволен умеренностию Василия, ибо надеялся с его помощию свергнуть Витовта; с другой стороны, он вошел в тесную дружбу с братом в. князя Юрием[20], который уже тогда был в размолвке с Василием, не желая уступить старшинства племяннику: этим объясняется поступок Свидригайла, который во время Эдигеева нашествия не оказал в. князю никакой помощи и скоро отъехал назад в Литовскую Русь, обнаружив свою вражду к Москве тем, что на дороге ограбил Серпухов[21]. Едва Василий кончил дело с Литвою, как Орда напомнила ему о себе. После Куликовской битвы ханы уже не надеются более явным нашествием сокрушить могущество московского князя; вот почему Эдигей, собравшись в поход, послал сказать Василию, что идет на Литву, и вдруг явился в пределах Восточной Руси. Василий, захваченный врасплох, выехал из Москвы; Эдигей осадил ее, но весть о вторжении врагов в собственную Орду заставила его снять осаду и выйти из пределов Руси. С дороги он прислал в. князю письмо[22], замечательное для нас тем, что в нем раскрыты внутренние отношения Московского княжества, о которых молчит летописец, именно — влияние известных бояр на дела. Мы видели уже, что и летописец жалуется на смену старых бояр молодыми в думе в. князя; Эдигей упоминает о том же: "Добрые нравы и добрая дума и добрыя дела были к Орде от Федора от Кошки — добрый был человек, — которые добрые дела ординские, то и тобе возспоминал, и то ся минуло; а ныне у тебя сын ево Иван, казначеи ивой и любовник, старейшина, и ты ныне не того слова, не того думы не выступаешь. Ино тою думою учинилось твоему улусу пакость и крестьяне изгибли, и тыб опять тако не делал, а молодых не слушал, и собрал бы еси старейших своих бояр Илию Ивановича, Петра Костянтиновича, Ивана Микитича, и хочеш на своем улусе княжити, и тыбе тех бояр, да иных многих старцов воземских, да думал бы еси с ними добрую думу". Если сравним эти слова с вышеприведенными словами летописца об отношениях литовских, то можем заключить, что бояре Донского, которых главною заботою были дела ордынские и которые были напуганы нашествием Туктамыша, не могли переменить господствующего направления своей деятельности, не могли стать в уровень с настоящими потребностями и потому, не понимая всей важности отношений литовских, всей опасности, которая грозила с запада, отвлекали внимание в. князя от замыслов Витовта и обращали его преимущественно на дела Орды, советуя, как старики, меры осторожные в отношении к последней; но бояре молодые, в челе которых стоял Иван Федорович Кошка, уразумели, что отношения литовские должны играть главную роль, что Москва должна напречь все силы для сопротивления замыслам Витовтовым, тогда как опасность от издыхающей Орды, в сравнении с последними, разумеется, была ничтожна. Вот почему Василий сначала, когда руководился советами старого Федора Кошки, не полагал никакой преграды замыслам Витовтовым и позволил ему овладеть Смоленском[23]; но после, когда получил влияние молодой Иван Кошка, то в. князь как бы пробудился от прежнего бездействия и сильными, решительными мерами заставляет Витовта отложить свои замыслы касательно примыслов в Московской Руси[24].
Показав отношения в. к. московского к Литве при Василии Дмитриевиче, обратимся теперь к другим княжествам русским. С Рязанью не было вражды при Василии; с сыном и преемником Олега Федором заключен был договор в 1402 году[25]. В. князь рязанский признал себя младшим братом московского и обязался обо всех сношениях своих с Ордою объявлять Василию. Любопытно также то, что московские князья, прикупая и примышляя земли, никогда не отступались от этих примыслов, но от других князей требовали уступки прежних прикупов: так, в означенном договоре Василий требует, чтоб в. к. рязанский отказался от прикупов отца своего в земле Мещерской. Мы уже имели случай упоминать о наследственной вражде между в. князьями рязанским и пронским: она не прекращалась и теперь. В. к. московский ставит себя посредником между враждующими князьями и вносит в договор следующее условие: "А со князем с великым с Иваном Володимеровичем (Пронским) взяти любовь по данным грамотам. А что ся учинит межы вас какова обида, и вам отъслати своих бояр, ини учинят исправу; а о чем ся сопрут, ино им третий митрополит: а кого митрополит обинит, ино обидное отдати; а не отдасть, ино мне в. к. Василью Дмитреевичю отправити, а то ми не в измену, тако же на обе стороне". Несмотря на это посредничество, вражда между князьями рязанским и пронским не стихала: в 1409 году Иван Владимирович пришел с татарами на Федора Ольговича, выгнал его из Рязани и сам сел на обоих столах; изгнанный Ольгович явился с воеводами Василия Московского отыскивать свою отчину, но был наголову разбит пронским князем; несмотря, однако, на эту победу, последний должен был уступить Рязань опять Федору, без сомнения вследствие угроз в. к. московского[26].
В 1399 году умер тверской князь Михаил, последний опасный соперник московского князя. Почти за год до смерти он заключил договор с Василием[27], по которому становится в такое же отношение к в. князю московскому, как и Федор Рязанский, обязывается быть с ним заодно во всех войнах с татарами, Литвою, немцами, ляхами, обязывается не искать в. княжения Владимирского за себя, за детей, за внучат и за племянников. По смерти Михаила в тверском княжении начались усобицы: я не стану входить в их подробности, потому что они имеют уже известный нам характер. В. к. тверской Иван Михайлович по праву сильного теснит удельных, отнимает у них земли, выгоняет, даже лишает свободы; удельные, с своей стороны, мимо всех прав ищут в. княжения под Иваном[28]. Любопытны отношения этого Ивана Михайловича к Москве: он знал, что борьба с нею невозможна, даже в том случае, если бы как-нибудь хан утвердил на время свою власть над нею. Так, когда Эдигей во время осады Москвы послал к Ивану сказать, чтоб тот шел к нему со всею ратию, то в. князь тверской показал вид, что послушался приказа, и поехал к Эдигею только один, без войска; а потом под предлогом болезни возвратился с дороги. Современники считали этот поступок тверского князя мастерским делом; вот что говорит летописец: "Таковым коварством перемудрова, ни Едегея разгнева; ни князю великому погруби, обоим обоего избежа; се же створи уменски, паче же истински"[29]. Такая похвала не показывает большой возвышенности в понятиях современников, что было, однако, необходимо при тогдашних обстоятельствах, когда в борьбе между сильными слабые видели единственное средство спасения в ловком двоедушии.
Из отношений между московскими князьями великими и удельными первое место занимают отношения Василия к дяде его Владимиру Андреевичу. Последний отказался от старшинства в пользу племянника; но это явление не могло не иметь неприятных последствий по самой новости, неловкости положения обеих сторон. Владимир, несмотря на то, что признал себя младшим братом, не мог забыть, что он дядя, и потому должен был требовать уважения и уступок больших, чем какие мог оказывать ему племянник по своему новому положению. Отсюда в первый же год Васильева княжения обнаружилась вражда между племянником и дядею; Владимир выехал из Москвы сперва в свой наследственный город Серпухов, а потом в Новгородскую область, в Торжок. Но Василий спешил прекратить эту вражду, опасную уже тем одним, что отвлекала внимание в. князя от важнейших отношений; Владимиру дали два города — Волок и Ржеву, и заключен был договор, который дошел до нас[30]. В. князь выговаривает себе право посылать дядю в поход, и тот должен садиться на коня без ослушания. Любопытно для нас следующее условие, которое показывает, до какой степени дошла недоверчивость между родичами: "Такоже и городная осада, оже ми, брате, самому сести в городе, а тобе ми послати из города; и тобе оставити своя княгини, и свои дети, и свои бояре: а будет ми тобе оставити в городе, ехати ми из города; и мне брате, оставити своя мати, и свою братью молодшюю, и свои бояре". Смысл таков: если в. князь, оставив дядю в Москве, уедет на север или куда бы то ни было со всем семейством и двором, то не будет более заботиться о дяде, и наоборот, если Владимир, посланный из города, уедет со всем семейством и двором, то не будет заботиться о в. князе, оставленном в осаде, и станет преследовать только свои выгоды. Около 1405 года заключен был второй договор[31] с Владимиром, по которому в. князь дал ему в отчину другие города вместо прежде уступленных, а Владимир, с своей стороны, обязался в случае смерти Василия перенести свои отношения к нему и на сына его, т.е. быть младшим братом и для внука. В 1410 году умер Владимир Андреевич. Он также оставил завещание[32], которое сходно с завещанием князей великих; Владимир приказывает в. к. Василию своих детей и бояр, просит его печаловаться об них; в случае споров между детьми должна решить княгиня — мать их, а в. князь должен привести в исполнение приговор ее, причем завещатель прибавляет любопытные слова, отражающие дух и потребность времени: "А вотчине бы их было и их уделом без убытка". В случае смерти одного из сыновей Владимир возобновляет древнее распоряжение; мы видели, что в Северной Руси дочь наследует отцу, если нет сыновей, как, напр., было в Ярославле; но Владимир завещал: "А не будет сына, а останется дчи, и дети мои вси брата своего дчерь выдадут за муж, а брата своего уделом поделятся вси ровно". К такому распоряжению привела Владимира мысль, что его удел и без того раздробился уже на 5 участков по числу сыновей, и если позволит переход этих участков чрез дочерей в чужие роды, то его собственный род совершенно обессилеет.
Мы имеем договорные грамоты Василия Димитриевича также с родными его братьями[33]. В них нет отмен против прежних подобного же рода грамот. Для объяснения последующих событий важно заметить, что князья Андрей и Петр Димитриевичи обязываются в случае смерти Василия блюсти в. княжение и под сыном его, тогда как в договорной грамоте Юрия этого условия не находится. Замечательные были отношения в. князя к самому меньшому брату его Константину. Он родился незадолго до смерти отца, так что ему в духовной Донского не было назначено никакого удела, и Василий Димитриевич дал ему маленький удел[34], взявши, по отцовскому завещанию, по нескольку волостей у братьев[35]. Так как этот Константин остался малюткой на руках старшего брата, то в. князь называет его братом и сыном. Но когда Василий в 1419 году потребовал от братьев, чтоб они отреклись от прав своих на старшинство в пользу племянника, то Константин оказал явное сопротивление. "Несть сия от начала бывало", — говорил молодой князь[36]. Василий рассердился, отнял у него удел, и Константин удалился в Новгород, убежище всех недовольных князей; однако скоро он уступил требованиям старшего брата и возвратился в Москву.
В 1425 году умер Василий Димитриевич. До нас дошло 3 его духовные грамоты. Первая[37] написана в 1406 году, когда еще у него был жив сын Иван, а Василий не родился еще. В это время в. князь еще не был уверен, достанется ли в. княжение Владимирское, равно как богатые примыслы — Нижний и Муром, сыну его, и потому говорит предположительно: "А даст Бог сыну моему князю Ивану княженье великое держати... А даст Бог сыну моему князю Ивану держати Новгород Нижний да Муром". Вторая духовная грамота Василия относится к 1423 году[38]. Здесь уже в. князь благословляет сына Василия утвердительно своею вотчиною великим княжением; о Новгороде же Нижнем говорит опять предположительно: "А оже ми дасть Бог Новгород Нижний, и яз и новым городом Нижним благословляю сына моего князя Василия"; и только в 1424 году утвердительно благословляет сына примыслом своим — Новгородом Нижним и Муромом[39]. Но замечательнее всего для нас в этих духовных то обстоятельство, что в. князь приказывает своего сына тестю Витовту, братьям Андрею, Петру и Константину, равно как четвероюродным братьям, сыновьям Владимира Андреевича; но ни в одной грамоте не говорится ни слова о старшем из братьев, Юрии Дмитриевиче, — знак, что этот князь еще при жизни Василия Димитриевича постоянно отрицался признать старшинство племянника, основываясь на древних родовых отношениях и на криво толкуемом завещании Донского, где последний говорит, что в случае смерти Василия удел его переходит к старшему по нем; но здесь, как и во всех других завещаниях, разумеется кончина беспотомственная, ибо речь идет о целом уделе Василия, которого отчинная часть по крайней мере, если исключим в. княжение Владимирское, необходимо должна была переходить к сыновьям покойного[40].