Как я редактировал сельскохозяйственную газету (Твен; В. О. Т.)

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
(перенаправлено с «Как я редактировал сельскохозяйственную газету (Твен/В. О. Т.)»)
Перейти к навигации Перейти к поиску
Как я редактировал сельскохозяйственную газету
автор Марк Твен (1835—1910), пер. В. О. Т.
Оригинал: англ. How I once Edited an Agricultural Paper. — Перевод опубл.: 1870 (оригинал), 1896 (перевод). Источник: Собрание сочинений Марка Твена. — СПб.: Типография бр. Пантелеевых, 1896. — Т. 1.

КАК Я РЕДАКТИРОВАЛ СЕЛЬСКО-ХОЗЯЙСТВЕННУЮ ГАЗЕТУ

Я принял временное редактирование одной сельско-хозяйственной газеты не без предчувствий; с подобными предчувствиями мог бы, вероятно, принять на себя командование судном человек, никогда не видавший моря. Но я находился в таких критических обстоятельствах, которые не позволяли пренебрегать каким бы то ни было заработком. Поэтому, когда постоянный редактор, желавший куда-то отправиться и немножко отдохнуть, предложил мне свои условия, я немедленно принял их и занял его место.

Сознание того, что я снова за работой, было для меня высшим наслаждением, и я с неослабным удовольствием писал и писал целую неделю. После того как всё написанное мною было уже передано в типографию, я с тревогой стал ожидать того дня, когда можно будет судить, обратила ли на себя чье-либо внимание моя новая деятельность. Выходя под вечер из редакции, я увидел группу мужчин и мальчиков, стоявших внизу лестницы; при моем появлении они все, как бы охваченные единым внутренним побуждением, вдруг рассеялись и дали мне дорогу; я слышал, как двое или трое из них сказали: «вот он!» Этот маленький эпизод доставил мне, конечно, большое удовольствие.

На следующее утро я нашел внизу лестницы подобную же группу и несколько разрозненных пар; все они, равно как и отдельные, там и сям стоявшие на улице, личности рассматривали меня с живейшим интересом. Когда я приблизился, группа, пятясь назад, раздвинулась и я слышал, как какой-то человек сказал: «Посмотрите на его глаза!»

Я сделал вид, будто не замечаю возбужденного мною внимания, но в душе очень обрадовался и тут же порешил написать моей тете письмо об этом обстоятельстве.

Взбираясь по маленькой лестнице, я слышал раздававшиеся в редакции веселые голоса и раскатистый смех, быстро отворив дверь, я застал тут двух молодых людей, похожих на сельских хозяев, лица которых, при виде меня, вдруг побледнели и вытянулись, а вслед затем они оба, с громким криком, выскочили в окно. Это меня поразило.

Приблизительно через полчаса после этого появился какой-то старый господин вполне приличной, но весьма строгой наружности, с длинной, всклокоченной серой бородой. По моему приглашению он сел, сохраняя на лице тревожное выражение. Он снял шляпу и, поставив ее на пол, вынул оттуда красный шелковый платок и номер нашей газеты.

Положив газету себе на колени и, протирая платком очки, он спросил: «Это вы и есть новый редактор?» Я сказал, что имею эту честь.

— Редактировали вы прежде какую-нибудь сельско-хозяйственную газету?

— Нет, — это мой первый опыт.

— Я так и думал. А практически вы занимались когда-нибудь сельско-хозяйственным делом? Я думаю, что нет… Нечто вроде инстинкта подсказало уж мне это раньше, — сказал старый господин, надев очки и строго рассматривая меня поверх их. В тоже время он развернул газету и продолжал:

— Я хотел бы прочесть вам то, что внушило мне это инстинктивное убеждение. Это — передовая статья. Прослушайте ее и скажите мне: вы ли писали: «Репу никогда не следует срывать, это вредно. Гораздо лучше заставить какого-нибудь мальчика взобраться наверх и потрясти дерево». Как вы это находите?.. Я твердо убежден, что писали эту статью именно вы?

— Как я это нахожу?.. Я нахожу, что моя мысль изложена вполне наглядно и понятно. Без сомнения, миллионы и даже сотни миллионов четвериков репы подвергаются ежегодно порче в этой части штата только потому, что их срывают недозрелыми, между тем как, если бы мальчик взлез наверх и начал трясти дерево…

— Отчего непременно мальчик, а не ваша бабушка? Репа не растет на деревьях!

— Разве не растет? Неужели? Впрочем, ведь этого никто и не утверждал. Это просто образное выражение, специально образное выражение и только. Всякий мало-мальски разумный и догадливый читатель должен был сразу понять, что я подразумеваю здесь мальчика, который трясет ползучую часть этого растения.

Но старый господин вскочил, разорвал газету в мелкие клочья, растоптать их ногами, разломал палкой несколько ближайших в нему предметов и в заключение объявил, что я в этом деле сведущ не менее любой коровы. Наконец, он ушел, с шумом захлопнув за собой двери. Такое поведение его внушило мне мысль, что как будто бы он был чем-то не совсем доволен. Но так как я не знал, чем именно, то и не мог помочь ему.

Несколько минут спустя в дверях появилась длинная, мертвенно-бледная физиономия с редкими локонами, ниспадавшими до самых плечей, и с участками небритых волос, выступавших в виде щетины на возвышенных и низменных частях его лица; субъект этот, приложив палец к губам, просунул вперед голову и верхнюю часть туловища и в такой позе застыл, как будто к чему-то прислушиваясь…

Он стоял как вкопанный, не издавая ни единого звука. Он продолжал прислушиваться… Потом вдруг повернул ключ в замке и, осторожно ступая, на цыпочках приблизился ко мне на расстояние руки. Тут он вновь остановился и некоторое время с напряженным вниманием рассматривал мое лицо, а затем вытащил из бокового кармана сложенный номер нашей газеты и сказал:

— Это вы писали?.. Скорей, скорей прочтите мне это вслух. Облегчите меня. Я невыразимо страдаю.

Я прочел нижеследующее… И по мере того, как предложения слетали с моих губ, я видел, какое облегчение доставляет ему это, я видел, как расслаблялись его судорожно-сведенные мускулы и как исчезало с лица его испуганное выражение, уступая место спокойствию и довольству, осветившему вдруг его физиономию подобно кроткому лунному сиянию над пустынным ландшафтом.

… «Гуино — прелестная птица, но она требует большой заботливости в период роста. Ее не следует разводить в нашем климате ранее июня и позже сентября. Зимою необходимо приспособить для неё теплое помещение, где бы она могла выводить детенышей».

… «Нет никакого сомнения, что жатва зерновых хлебов в нынешнем году значительно запоздает. В виду этого сельские хозяева поступят рационально, начавши посев маковых головок и буковых шишек в июне, вместо августа».

… «Кое-что о тыкве. Сок этой ягоды служить любимейшим напитком для уроженцев внутренних местностей Новой Англии. Они предпочитают начинку пирожков из этих ягод — крыжовнику и, в качестве корма для коров, даже малине, так как она больше отягчает, чем действительно питает. Тыква является единственным, культивируемым на севере, съедобным представителем из фамилии померанцев, исключая, так называемой «бутылочной тыквы» и одной-двух разновидностей «тыквы-тюрбана». Но обычай садить ее во дворах, между кустарниками, ныне почти уже оставлен, так как, по общему убеждению, тыквою нельзя пользоваться в качестве дерева, дающего достаточно тени».

«Теперь, когда приближается теплое время и гуси уже начинают метать икру»…

Но тут мой внимательный слушатель подскочил ко мне и, потрясая мне руки, произнес:

— Довольно! Теперь я знаю, что все мои пять чувств находятся при мне: вы прочли всё это слово также, как и я. Но, чужестранец, когда я прочел это самое впервые сегодня утром, я сказал себе: никогда, никогда до сих пор я не верил, не смотря на усиленный надзор за мною друзей моих, — но верю теперь, что я действительно сумасшедший. И испустив вой, который вы могли бы услышать за две мили, я бросился вон оттуда с целью лишить кого-нибудь жизни…

Имейте в виду: я сознавал, что всё равно, рано или поздно, сделаю это, и потому одинаково успешно могу прямо с этого и начать. Перечитав еще раз некоторые места вашей газеты, дабы окончательно убедиться, я, вслед затем, поджог мой дом и ринулся вперед. Пока-что я успел уже кое-кого искалечить, а одного парня загнал на дерево, откуда, пожалуй, могу и снять его, если он мне понадобится. Но проходя здесь мимо, я подумал, что было бы не лишним переговорить с вами лично, дабы убедиться окончательно. Теперь вы внушили мне полную в себя уверенность, и я говорю вам, что это особенное счастье для того парня, там на дереве. На обратном пути я наверное свернул бы ему шею. До свиданья, сударь, будьте здоровы! Вы сняли с души моей великую тяжесть! Если мой рассудок выдержал испытание посредством ваших сельско-хозяйственных статей, то я глубоко убежден, что теперь уже я его никогда не потеряю. Будьте очень здоровы, сударь!

Я почувствовал себя не совсем ловко по отношению к поджогу и к изувеченным персонам, о которых говорил этот субъект, так как не мог не сознавать, что, в известной мере, являюсь сообщником его в этих занятиях; но мысли мои были вдруг прерваны появлением настоящего редактора. Тогда я подумал про себя: «Ну, если бы ты действительно отправился в Египет, как я тебе это советовал, то, вероятно, я успел бы сделать из твоей газеты что-нибудь порядочное. Однако, вот ты уже и вернулся. Собственно говоря, я и сам поджидал тебя».

Выражение лица редактора было печальное, смущенное и безнадежное. Окинув взглядом разгром, произведенный старым господином и обоими молодыми фермерами, он сказал:

— Это печальная история, очень печальная история. Бутылки с растительным маслом, шесть оконных рам, плевальница и два фонаря разбиты вдребезги. Но всё это еще сравнительно пустяки. Доброй славе газеты нанесен удар, от которого она, я боюсь, едва ли когда-нибудь оправится. Да, действительно, никогда еще газета не вызывала такого спроса, никогда не распродавалась в таком количестве и никогда не достигала такой популярности! Но разве желательно стать популярным посредством безумия и приобретать средства посредством слабоумия. Друг мой, — клянусь вам словом честного человека, — вся улица запружена народом, а некоторые взобрались даже на заборы, в надежде увидеть вас лицом к лицу, так как они уверены, что вы сумасшедший. И они вправе думать так, прочитавши ваши статьи. Ведь это — позор для всей журналистики! И как вы могли забрать себе в голову, что в состоянии редактировать подобную газету! Ведь, очевидно, вы не имеете ни малейшего понятия о самых элементарных основах сельского хозяйства. Вы болтаете о борозде и о бороне, как будто это одно и тоже; вы несете околесицу о каких-то «мышиных периодах» у коровы; вы рекомендуете разведение хорька, в виду резвости его характера и искусства в поимке крыс… Ваше замечание, что морские улитки остаются неподвижными, если вблизи их играет музыка — излишне, вполне и совершенно излишне: ничто не может обеспокоить морскую улитку, — она всегда неподвижна и совершенно безразлична к музыке. О, друг мой, чёрт вас возьми! если вы сделали специальным занятием всей своей жизни изучение невежества, то сегодня с полным правом можете получить диплом доктора этой науки!

«Никогда до сих пор не переживал я ничего подобного. Ваше замечание о том, что дикий каштан становится ныне наиболее излюбленным предметом торговли, с очевидностью рассчитано на окончательную гибель моей газеты. Вы должны оставить ваше место — и убираться отсюда. Я достаточно насладился каникулами, и не хочу дольше испытывать это наслаждение, пока вы будете сидеть здесь на моем редакторском кресле. Я продолжал бы постоянно трепетать за те дальнейшие советы, которые вы еще могли бы предложить читателям. Я готов провалиться сквозь землю, как только вспомню, что вы трактовали о разведении устриц под рубрикой «сельское садоводство». Уходите. Ничто на свете не заставило бы меня воспользоваться еще одним днем отдыха. О, зачем вы прямо не сказали мне, что не имеете никакого понятия о сельском хозяйстве!»

— Отчего я не сказал вам это, вы, маковый стебель, вы — капустный кочан, вы — бобовый отпрыск? Этого еще не доставало! В первый раз в жизни приходится мне слышать такой дурацкий вопрос. Повторяю вам, я 14 лет имел дело с разными редакциями, но впервые слышу, что для редактирования газеты необходимо что-нибудь знать! Ах, вы, навозная репа! Да кто же пишет театральные рецензии во второстепенных газетах? Свора нахально пролезших вперед сапожников и аптекарских учеников, которые смыслят в драматическом искусстве как раз столько же и нисколько не больше, чем я в сельском хозяйстве. А кто критикует книги? Люди, которые сами никогда не написали ни одной книженки! Кто мастерит глубокомысленные передовые статьи по финансовым вопросам? Индивидуумы, имеющие божественное счастье ровно ничего не понимать в этом. Кто разбирает военные экскурсии против индейцев? Господа, которые не умеют отличить военный клич от вигвама и которым никогда не приходилось не только решать споры посредством томагавка, но даже извлекать из различных членов своей фамилии стрелы, чтобы посредством их вечером засветить становой огонь. Кто пишет воззвания о воздержании и галдит против пьянства? Люди, которые разве только в гробу испустят первый свой вздох, не пропитанный водкой? А кто редактирует сельско-хозяйственные газеты, — вы, могильный червь? А вот кто: люди, потерпевшие крушение или в выпучивании стихов, или в ремесле бульварных романов, или в кройке сенсационных драм и вследствие этого набросившиеся на сельское хозяйство, как на временное средство избежать дома для призрения нищих. И вы еще хотите учить меня журнальному делу! Милостивый государь, я проделал его от альфы до омеги, и теперь говорю вам: чем меньше человек знает, тем больше может обратить на себя внимание и тем большего уважения к себе может требовать! Будьте уверены, что, если бы я был только неучем, вместо того, чтобы быть образованным, и нахалом, вместо того, чтобы быть скромным, то я давно уже легко приобрел бы себе имя в этом холодном свете, развратившем самого себя. Я ухожу, сударь! После того обращения, какое вы позволили себе, я вполне готов уйти отсюда. Но всё-таки я исполнил принятые на себя обязательства и все условия нашего контракта соблюдены, насколько, конечно, мне дана была к тому возможность. Я обещал вам сделать вашу газету интересной для всех классов населения, — и я сделал это. Я сказал, что сумею довести розничную продажу до 20 тысяч экземпляров. И я сумел бы обладить это, если бы в моем распоряжении находились еще только две последующие недели. И я приобрел бы вам лучших читателей из всех, когда-либо читавших вообще сельско-хозяйственные газеты, — между ними не было бы ни одного сельского рабочего и даже ни одного индивида, умеющего отличить дерево, на котором растет дыня, от ползучего кустарника, на котором растут персики. И от теперешнего разрыва нашего теряю отнюдь не я, а именно вы, вы — капустное растение! Addio! — И я удалился.


Это произведение находится в общественном достоянии в России.
Произведение было опубликовано (или обнародовано) до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Несмотря на историческую преемственность, юридически Российская Федерация (РСФСР, Советская Россия) не является полным правопреемником Российской империи. См. письмо МВД России от 6.04.2006 № 3/5862, письмо Аппарата Совета Федерации от 10.01.2007.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США, поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.