Перейти к содержанию

Отходит эпоха (Троцкий)

Непроверенная
Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Отходит эпоха (Бебель – Жорес – Вальян)
автор Лев Давидович Троцкий (1879–1940)
Опубл.: 1 января 1916. Источник: Троцкий, Л. Д. Сочинения. — М.; Л., 1926. — Т. 8. Перед историческим рубежом. Политические силуэты. — С. 49–55.

Сегодня сожгли тело Эдуарда Вальяна.

Отходит целая эпоха в европейском социализме. И не только идейно, но физически отходит в лице своих самых выдающихся представителей. Бебель умер в период бухарестской мирной конференции, между балканской войной и нынешней. Помню, как на вокзале в Плоэштах у Гереа[1], выходца из России и известного румынского писателя, я узнал эту весть. Она казалась невероятной, как раньше весть о смерти Толстого; в глазах всякого, связанного с немецкой политической жизнью, Бебель был неотторжимой ее частью. В ту отдаленную эпоху слово смерть имело вообще еще совсем другое содержание на человеческом языке, чем в наши дни. «Бебель умер. Как же немецкая социал-демократия?» Вспомнилось, как отозвался когда-то, лет пять тому назад, о внутренней жизни своей партии Ледебур[2]: 20 % решительных радикалов, 30 % оппортунистов, остальные идут за Бебелем.

Уже смерть Либкнехта (Вильгельма. Ред.) была первым предостережением старшему поколению — в том смысле, что оно может сойти со сцены, не выполнив того, что считало своей исторической миссией. Но, пока жив был Бебель, оставалась живая связь с героическим периодом движения, и негероические черты руководящих людей второго призыва не выступали так ярко наружу.

Когда началась война и стало известно, что социалисты голосовали за военные кредиты, невольно возникал вопрос, как поступил бы в этом случае Бебель? «Я не допускаю, — говорил в Цюрихе П. Б. Аксельрод, — чтобы Бебель допустил парламентскую фракцию до такого падения: он имел за спиной опыт войны 1870 года и традиции Первого Интернационала, — нет, никогда!» Но Бебеля не было в живых, история убрала его с дороги, чтобы дать с полной свободой проявиться тем чувствам и настроениям, которые почти незаметно, но тем более неудержимо накоплялись в немецкой социал-демократии в течение десятилетий ее медленного органического роста.

В это время уже не было в живых и Жореса. Весть о том, что он убит, еще застала меня в Вене, которую приходилось спешно покидать, и произвела не меньшее в своем роде впечатление, чем первые тогдашние раскаты мировой грозы. Колоссальные события настраивают фаталистически: личность стушевывается, когда из пересечения отдаленных и непосредственных, глубоких и поверхностных причин вырастает столкновение вооруженных народов. Но смерть Жореса, предупредившая это столкновение безличных масс, налагала на надвигавшиеся события печать захватывающего индивидуального трагизма. Это была самая величественная вариация на старую, но не стареющую тему борьбы героя с роком. Рок выходил и на этот раз победителем. Жорес лежал с простреленной головой. Французский социализм оказался обезглавлен, и немедленно возникал вопрос: какое он займет место в нынешних событиях?

Представлялось, что, подготовляя распад Второго Интернационала, как он сложился за 25 лет своего существования, история облегчила себе работу, устранив двух человек, которые символизировали движение всей этой эпохи: Бебеля и Жореса.

В личности Бебеля воплощалось упорное и неуклонное движение нового класса снизу вверх. Этот хрупкий сухощавый старик казался весь созданным из воли, устремленной к единой цели. В своем мышлении, в своем красноречии и в своих литературных произведениях он совершенно не допускал таких затрат духовной энергии, которые не ведут непосредственно к цели он был не только враг риторики, но и безусловно чужд самодовлеющих эстетических обольщений. В этом и состояла, к слову сказать, высшая красота его политического пафоса. Он отражал собою класс, который учится в немногие свободные часы, дорожит каждой минутой и жадно поглощает то, что строго необходимо.

Жорес был, напротив, весь полет; его духовный мир состоял из идеологических традиций, философской фантазии, поэтического воображения и имел столь же ярко выраженные аристократические черты, насколько духовный облик Бебеля был плебейски-демократическим. Помимо этой психологической разницы двух типов — бывшего токаря и бывшего профессора философии — между Бебелем и Жоресом было еще глубокое логическое и политическое различие миросозерцаний: Бебель был материалистом, Жорес — эклектическим идеалистом, Бебель — непримиримым сторонником принципов марксизма, Жорес — реформистом, министериалистом и проч. Но несмотря на все эти различия, они в политике отражали, через призму немецкой и французской политической культуры, одну и ту же историческую эпоху. Это была эпоха вооруженного мира — в международных отношениях, как и во внутренних.

Организация немецкого пролетариата росла непрестанно, кассы пополнялись, число газет, депутатов, муниципальных гласных непрерывно умножалось. В то же время реакция твердо держалась на всех своих позициях. Отсюда вытекала неизбежность столкновения между двумя полярными силами германской общественности. Но это столкновение так долго не наступало, а силы и средства организации так автоматически росли, что целое поколение успело привыкнуть к такому положению вещей, и хотя все писали, говорили или читали о неизбежности решающего конфликта, — как неизбежно столкновение двух поездов, идущих навстречу друг другу по одним и тем же рельсам, — но в конце концов внутренно перестали ощущать эту неизбежность. Старик Бебель тем и отличался от многих других, что до конца своих дней жил глубокой уверенностью в том, что события фатально идут к развязке, и в день своего семидесятилетия он в словах сосредоточенной страсти говорил о грядущем часе.

Во Франции не было ни такого планомерного роста рабочей организации, ни такого открытого господства реакции. Наоборот, государственная машина, на основах демократического парламентаризма, казалась совершенно доступной. Когда Жорес отбивал атаки клерикализма и скрытого или явного роялизма, как в период дела Дрейфуса, он считал, что непосредственно за этим начнется период реформаторских «достижений». Его антагонист, Жюль Гед, придавал марксистским тенденциям и перспективам во французских условиях сектантский характер; глубокий и убежденный фанатик, он в течение десятилетий ждал освобождающего удара, духовно сгорая в огне своей веры и напряженного нетерпения. Жорес становился на почву демократии и эволюции. Он считал своей задачей очистить путь от реакционных препон и сделать парламентский механизм орудием глубочайших социальных реформ, которые должны перестроить, рационализировать и оздоровить весь общественный порядок. Но экономическое развитие Франции двигалось крайне медленно, — социальные отношения сохраняли застойный характер, выборы шли за выборами, меняя политические группировки в парламентском калейдоскопе, но не нарушая соотношения его основных сил. Как в Германии целое поколение привыкло к самодовлеющему росту организации, так во Франции деятели меньшего размера и размаха с головой уходили в парламентскую повседневность, только в торжественных речах вспоминая о конечных «достижениях».

Однородный психологический процесс происходил и в области вопросов международной политики. После войны 1870 года было естественно ожидание ее возобновления. Милитаризм рос непрерывно, но война все отодвигалась. В борьбе с внутренним милитаризмом на обеих сторонах Рейна постоянно говорили об опасности войны, но в конце концов большинство перестало в нее по-настоящему верить. К росту милитаризма привыкли, как и к росту рабочих организаций. 45 лет вооруженного мира, внутреннего и внешнего, постепенно вытравили из сознания целого поколения черты катастрофической психологии. И именно тогда, когда эта работа была благополучно закончена, история обрушила на голову человечества величайшую катастрофу, которая предвещает и ведет за собою другие. Ничего не поделаете; это и есть диалектика развития.

Бебель и Жорес, каждый по-своему, отражали свою эпоху, но, как гениальные люди, оба были выше ее головой, не растворились в ней и потому в гораздо меньшей степени, чем их посредственные сотрудники, могли бы быть застигнутыми врасплох. Но они заблаговременно сошли с арены, чтобы доставить истории возможность в чистом виде произвести опыт воздействия катастрофы на некатастрофическое сознание.

Сегодня хоронили Эдуарда Вальяна.

Он был единственным, оставшимся в живых представителем традиций национального французского социализма, бланкизма, который сочетал крайние методы действий, вплоть до инсуррекции, с крайним патриотизмом. Бланки в 1870 году не хотел в своей газете «Patrie en danger» («Отечество в опасности») знать других врагов, кроме пруссака. А Густав Тридон[3], друг Бланки, с протестом выступил вместе с Маланом[4], 3 марта 1871 года, из национального собрания, осмелившегося одобрить франкфуртский договор[5], стало быть, уступку немцам Эльзаса-Лотарингии. «Я буду непримиримо восставать против этого преступного договора, — писал Тридон своим избирателям, — до того дня, когда революция или ваш патриотизм не уничтожит его». Во всем этом не было противоречия: как Вальян вышел из Бланки, так Бланки вышел из Бабефа[6] и Великой Революции. Этой преемственностью для них исчерпывалось и замыкалось развитие политической мысли. Для Вальяна, хотя он и принадлежал к числу немногих французов, действительно знающих немецкий язык и немецкую литературу, Франция неизменно оставалась мессианистической страной, избранной освободительной нацией, прикосновение которой только и пробуждает другие народы к духовной жизни. Его социализм был глубоко патриотическим, как его патриотизм — освободительно-мессианистическим. Нынешняя Франция с ее задержанным ростом народонаселения и экономической отсталостью, с ее консервативными формами мысли и жизни все еще казалась ему в сущности единственной страной движения и прогресса.

Пройдя через испытания 1870—1871 г. г., Вальян стал фанатическим противником войны и в борьбе с ней предлагал самые крайние средства, как и его соратник на последних международных конгрессах, англичанин Кейр-Гарди[7], на несколько месяцев раньше Вальяна сошедший со сцены. Но когда война разразилась, вся европейская история, прошедшая и будущая, сосредоточилась перед Вальяном в вопросе о судьбе Франции. Так как для него все победы мысли и все успехи справедливости непосредственно вытекали из Великой Революции, которая была и осталась французской, то он не мог не связывать в конце концов своих идей с кровью расы. Дело шло о спасении народа-богоносца, и для этой цели Вальян готовил привести в движение все силы. И Вальян тогда стал писать статьи в стиле «отечества в опасности» Бланки. Он благословил меч милитаризма, против которого так жестоко боролся в мирное время, — под тем условием, чтобы этот унаследованный от Великой Революции меч сокрушил германскую монархию и германский милитаризм. Вальян был самым крайним сторонником войны jusqu’au bout (до конца). Передовые статьи, которые он ежедневно писал в начале войны, дышали такой напряженностью национального чувства, что более посредственные националисты, типа нынешнего лидера партии Реноделя, не без основания чувствовали себя смущенными. В 75-летней голове бланкиста пробудилась старая мессианистски-революционная концепция. Немецкий милитаризм выступал под его пером не как продукт германских социальных условий, а как внешняя чудовищная надстройка, которую можно сокрушить ударом республиканского меча извне. Вальян окончательно разочаровался в немецкой расе. И когда в Штуттгарте поднялась оппозиция против милитаризма и официального партийного курса, он стал искать на юге Германии примесей галльской крови, чтобы объяснить мужество вюртембергских социалистов…

Ренодель, Компер-Морель[8], Лонге и другие уравновешенные парламентарии с беспокойством глядели на старого бланкиста, на Дон-Кихота революционного мессианизма Франции, который как бы совершенно не замечал сквозь свои неизменно темные очки глубокой перемены в исторических условиях. Через несколько месяцев Вальян совершенно отстранился от газеты. Руководство ею перешло в руки Пьера Реноделя[9], состоявшего вульгаризатором при Жоресе и унаследовавшего все слабые черты своего гениального учителя…

Я встретил Вальяна несколько месяцев тому назад в Комитете Действия («военном» учреждении, состоящем наполовину из делегатов партии, наполовину из представителей синдикатов). Вальян походил на свою тень, — тень бланкизма с традициями санкюлотских войн в эпоху мировой империалистической войны. Он дожил до того момента, когда меч республики, который предназначался для сокрушения гогенцоллернской монархии, оказался врученным роялисту католику Кастельно. На этой главе политической истории Франции и всей войны старый бланкист умер, наложив, таким образом, и на свою смерть черту политического стиля.

Во Франции и прежде всего во французском социализме стало меньше одним крупным человеком. Посредственности эпохи междуцарствия станут казаться себе — увы, и другим! — еще значительнее. Но не навсегда и даже не надолго. Старая эпоха сходит со сцены со своими людьми, новая эпоха найдет новых людей.

Париж,
22 декабря 1915 г.
«Киевская Мысль» № 1,
1 января 1916 г.

  1. См. о нем в этом томе статью «Доброджану-Гереа» на стр. 80. Ред.
  2. См. о нем в этом томе статью «Ледебур-Гоффман» на стр. 74. Ред.
  3. Тридон, Густав (1841—1871) — французский революционер, горячий приверженец и последователь Огюста Бланки. В 1864 г. выпустил брошюру «Гебертисты», в которой восторженно прославлял этих представителей крайнего течения в Великой Французской Революции. После окончания франко-прусской войны 1870 г., во время заключения Франкфуртского мирного договора (см. прим. 34), по которому Франция теряла Эльзас и Лотарингию, Тридон, бывший в то время депутатом Национального Собрания, решительно выступил против заключения мира, ввиду его унизительных для Франции условий. Тридон был одним из активных участников Парижской Коммуны и членом ее Исполнительной Комиссии. После поражения Коммуны ему удалось бежать за границу, где в августе 1871 г. он умер от чахотки.
  4. Малан, Бенуа (1841—1893) — французский социалист и публицист, член I Интернационала. В 1870 г. Малан был членом центрального комитета обороны гор. Бордо; в 1871 г. был одним из членов Парижской Коммуны и после ее разгрома бежал в Швейцарию, откуда был выслан за пропаганду социализма. В Швейцарии Малан примкнул к Бакунину. Вернувшись в 1880 г. по амнистии во Францию, Малан основал журнал «Revue socialiste». В 1899 г. он становится главным редактором социалистической газеты «Egalite». Вместе с Гедом и Лафаргом Малан был одним из основателей федерации партии рабочих социалистов. Позднее Малан примкнул к поссибилистам и вместе с Бруссом вышел из социалистической партии, основав французскую социал-революционную партию. В 1883 г. Малан порывает связи с Бруссом и целиком отдается литературной работе. Малан считается одним из основателей так называемого интегрального социализма — попытки эклектического объединения марксизма с целым рядом других социалистических учений.
  5. Франкфуртский договор, — заключенный в результате франко-прусской войны 1870—1871 г.г. в Франкфурте-на-Майне 10 мая 1871 г., был подписан со стороны Германии Бисмарком и гр. Арнимом, со стороны Франции — Жюль Фавром, Пуйе-Кертье и Гуларом. Этим договором предусматривались присоединение Эльзаса и Лотарингии к Германии и уплата Францией контрибуции в 5 миллиардов франков, из которых 500 миллионов должны быть уплачены через 30 дней после ратификации мира, 1 миллиард в текущем (1871) году, 500 миллионов в 1872 г. и остальные 3 миллиарда не позднее 1874 г. Кроме этих важнейших условий в мирном договоре были указаны также сроки эвакуации германских войск, разрешен вопрос об архивах и пр. Франкфуртский мирный договор был ратифицирован 20 мая 1871 г.
  6. Бабеф, Франсуа-Ноэль (1760—1797) — французский коммунист. Бабеф и его сторонники впервые в истории сделали попытку установить путем революционного переворота диктатуру трудящихся («заговор равных»). Заговор был раскрыт, и участники его казнены в 1797 г.
  7. Гарди, Кейр (1856—1915) — видный деятель английского рабочего движения. Сын горнорабочего; с 8 лет работал в угольных шахтах. В 1879 г. Гарди получает место организатора в своем тред-юнионе. Будучи сначала последователем Генри Джорджа, Кейр Гарди впоследствии становится социалистом и начинает сотрудничать в социалистической прессе. В 1889 г. Гарди основывает шотландскую рабочую партию. В 1892 г. Гарди избирается в парламент. В 1893 г. Гарди принял ближайшее участие в основании английской независимой рабочей партии. Гарди был сторонником вовлечения тред-юнионов в политическую борьбу. Эту же точку зрения он защищал в рабочей партии, отстаивая «братский союз» между социалистическим и профессиональным движением. После образования объединенной рабочей партии Гарди стоял за полное ее слияние с независимой. В начале войны Гарди совместно с Гендерсоном выпустил воззвание, в котором приглашал правительство и народ сохранять нейтралитет.
  8. Компер-Морель (род. в 1872 г.) — французский социал-реформист. Член французского парламента с 1909 г. по настоящее время. Во время мировой войны занимал промежуточную позицию между оборонцами и шовинистами. В последнее время Компер-Морель, вследствие общего полевения рабочих масс, проявляет более сочувственное отношение к коммунизму и Советской власти.
  9. Ренодель, Пьер — см. прим. 17.