24 августа с 5 часов утра войска поднялись в поход и в десятом часу прошли церемониально чрез Лаубан, первый саксонский город. С высоты правого берега р. Квейсы он казался красивым: башни, кирхи и сады украшали картину этой панорамы. Жителей в городе не было видно; они все попрятались и со страхом выглядывали с верхних этажей домов из-за простенков или из-за углов улиц. Они не столько боялись русских, сколько пруссаков, которые обходились с ними как неприятели и мстили на каждом шагу за зло, сделанное в Пруссии французами. Так, народы одной и той же нации, одной и той же веры, были врагами, непримиримее нежели мы, пришельцы с севера, другого племени. Может быть у германских народов более желчи в крови нежели у славян, потому что русские, проходя через враждебную Польшу, не делали того, что делали германцы в неприязненных странах одного и того же племени, только различных владений. Тут явно превосходство русского солдата, который страшен только в рядах против неприятеля, но всегда мирен и кроток в неприятельской земле с жителями, будучи доволен тем угощением, которое в состоянии ему сделать поселянин, и не требуя излишнего. Мы проходили опустевшие, чистые улицы Лаубана; лавки и окна почти во всех домах были заперты. На угрюмых лицах встречавшихся саксонцев являлась недоверчивость, смешанная с робостью. За городом, в селениях не видно было ни одного из жителей; казалось, французы, ограбив их совершенно, лишили возможности жить на месте; поселяне еще более опасались пруссаков и русских, а потому все попрятались.
Мы остановились, не доходя 7 верст до Герлица, сделавши переход около 30 верст. Уже гора Ландскрона, лежащая за Герлицем влево, представлялась нам вдали как знакомая красавица. День так был зноен и солнце так запекло нас на большом переходе, что мы довольно утомились; с наступлением вечера стало холодно, и ночью надобно было спать под тулупами. От такой перемены в воздухе солдаты подвергались болезням. Земля здесь ровная, песчаная; печальные сосны не представляют красивого вида, и на этот раз биваки наши были скучны. Силезия казалась приятнее и удобнее для военных действий.
Авангарды соединенных войск Силезской армии перешли р. Нейссе.
По первому переходу мы полагали наверное, что разбитые французы уйдут прямо к Дрездену, и нам не будет с ними никакой работы.
В 10 часов утра следующего дня прошли мимо Герлица и остановились на биваки, между Ландскроной и с. Гербицдорфом. Французы сожгли большой мост на Нейссе, и в городе оставили много больных и раненых, а потому наши войска не проходили через город. Здесь мы сошлись с пруссаками и вместе с ними стояла на биваках. Корпуса графа Ланжерона и Йорка соединились для того, что главные силы французов находились в Лебау, на большой дороге от Бауцена к Циттау.
Русская партизанская война возобновилась, и здесь князь Мадатов, полковники Рахманов и Фигнер, прусские майоры Фалкенгаузен и Болленстерн делали набеги в тылу неприятелей, причиняя им беспрестанно вред. Князь Мадатов взял в Вуршене целый батальон французов, в котором было 1 полковник, 25 офицеров и 677 рядовых. Майор Фалкенгаузен также напал на французов, расположенных в квартирах, где стояла артиллерия и пехота под прикрытием кавалерии, которая была им опрокинута, причем взяты пленные и одна пушка.
23 августа с 5 часов утра войска тронулись вперед, прошли м. Рейхенбах и остановились для привала перед Лебау, где отдыхали более 4 часов. Французы ретировались к Бауцену, и мы слышали ружейную перестрелку в авангарде, которым начальствовал генерал Васильчиков. Он прошел уже до Гохкирхена или до той позиции перед Бауценом, где у нас было генеральное сражение 9 мая, как вдруг встретил сильное сопротивление и натиск от французов. Корпус графа Ланжерона после привала только что тронулся вперед к Лебау, и некоторые войска начали уже проходить через город, как вдруг всех остановили и велели идти назад. Мы тут же увидели за городом, на высотах, выходящие из леса неприятельские колонны, и пушечные выстрелы из батарей его по отступающему нашему авангарду. Стеснившиеся перед городом на большой дороге войска наши и обозы пришли в замешательство, стали скорее сворачивать в сторону и назад, стараясь не попасть в руки французов, которые весьма быстро и искусно к нам подступали. Граф Ланжерон со свитой заботливо проскакал назад для построения наскоро войск в боевую позицию перед неприятелем, находившимся от нас верстах в двух. К вечеру войска устроились, и французы остановились, занявши Лебау. С наступлением ночи мы развели большие огни, но тотчас стали уходить назад во всю ночь и так скоро, что в короткое время очутились перед Герлицем. Здесь до рассвета продремали на месте, не разводя огней.
Точно узнав о разбитии Макдональда, Наполеон поспешил собрать остатки рассеянных войск, чтобы снова отдалить Силезскую армию. 22-го он вышел из Дрездена с гвардией, взяв еще корпусь Мармона и кавалерию Латур-Мобура; он нашел у Бауцена Макдональда, готового отступать, которому приказал остановиться и теснить русских. В этом случае Наполеон, следуя пылкости своей сбивать неприятеля открытой силой, упустил весьма благоприятное обстоятельство сделать нечаянный удар, по крайней мере на передовой корпус наш, чтобы привести Силезскую армию в замешательство. Он мог бы позволить своему авангарду скрыться в Бауцене, потом, не выводя Блюхера из неведения о своем появлении с новыми силами, мог бы в продолжение ночи почти окружить нас.
Наступательное движение Макдональда удостоверило Блюхера о прибытии Наполеона с подкреплением и заставило его тотчас ретироваться, для соединения своих сил перед Герлицем, где и занял он пехотой впереди лежащие леса.
Между тем как Наполеон намеревался пощипать нас, князь Мадатов, прославившийся тогда более других партизан своими набегами, схватил в Бишофсверде, за Бауценом, 500 челов. прикрытия у запасного парка и более ста фур с зарядами взорвал на воздух.
Мы узнали также, что большая союзная армия между Пирной и Петерсвальдом разбила французов, причем целый корпус неосторожного генерала Вандамма был истреблен под Кульмом. Эта победа приписывалась особенно отличной твердости российской гвардии под начальством графа Остермана-Толстого и благоразумным распоряжениям главнокомандующего Барклая-де-Толли.
Наша рота артиллерии, назначенная в резерв, пошла особо. В 11 часов 24 августа, мы прошли мимо Герлица, и не зная точно, где найти резерв, весь день и всю ночь ходили, с отдышками, не видя конца пути своему. Ночь была прекрасная, тихая, не холодная, и месяц смотрел на нас во все глаза. Наконец, перед рассветом, за Лаубаном, в Силезии, нашли вожделенный резерв артиллерии, который не давался нам подобно кладу. Между тем продовольствие наше истощилось; хлеба давно не было; хотя пруссаки с саксонцев лупили хлебные шкурки, но они нам не доставались; у Блюхера была своя рубашка ближе к телу. Солдаты наши весьма благодарили немцев за картофельные поля, которые они порядком взрыли им для будущего урожая; мясная порция также нередко у нас водилась, только не иначе, как от заблудшихся по лесочкам быков, на которых провидение указывало нашим воинам.
Французы значительными силами выступили из Рейхенбаха, и стремительно напали на авангард генерала Васильчикова. Блюхер, не почитая сообразным с настоящей целью заводить важное дело с Наполеоном, перевел войска за Нейссе и Квейс, оставив для удержания французов перед Герлицем один авангард. Он думал не без основания, что чем далее Наполеон мог быть завлечен от Дрездена, тем решительнее были бы действия большой союзной армии. Сам император французов видел ничтожность своего покушения на Силезскую армию и потому снова возвратился к Дрездену. Тогда он уподоблялся льву, опутанному тенетами: еще имея силы, хотя бросался в стороны и разрывал слабые нити, но тем более истощался и теснее был стягиваем. Французы только до Герлица продолжали действовать наступательно и к ночи его заняли. Авангард наш с упорностью удерживал переправу через Нейссе.
25 августа от Лаубана весь резерв наш прошел назад за Левенберг. Жители потревожились, увидев наше отступление; они страшились нового вторжения французов. Армия наша также отступила за Лаубан, но французы не позволили выманить себя из-за Нейссе.
На другой день, в три часа пополудни, резерв наш снова подвинули к Лаубану, чтобы облегчить жителей Силезии от военного постоя. Армия стояла на месте в тщетном ожидании наступательных действий от неприятеля, посему генерал Блюхер мог заключить об отсутствии Наполеона и тогда желал сам атаковать французов.
27 августа корпус графа Ланжерона, в который наша рота снова поступила, прошед через Лаубан, принял влево и для ночлега скрылся за холмами, имея Герлиц вправо, на расстоянии 10-и верст. Мы сделали переход около 30 верст.
Чрез это наступательное движение обнаруживалось намерение Блюхера нанести удар французам, находившимся в Герлице и далее. Перед нами стоял генерал Сен-При с 8-м корпусом, который левее нас перешел р. Нейссе, при Острице. По диспозиции он должен был стремительно атаковать неприятеля в Лебау, а граф Ланжерон подкреплять его; между тем прусский корпус Йорка, через Ландскрону, должен был принять во фланг и в тыл неприятеля, стоящего у Герлица, чтобы вовсе отрезать его от Рейхенбаха.
В следующий день продолжали мы обходить французов через м. Бернштетель. Граф Сен-При находился уже в 6-ти верстах от Лебау и был у нас в виду. На левом фланге от Циттау явилась к нам дивизия австрийцев генерала Бубны, около 8 000 чел. В 4 часа пополудни граф Сен-При напал на корпус князя Понятовского, пришедшего от Циттау, и скоро выгнал поляков из Лебау, так же как из селений Гартвигсдорф и Эберсдорф. Полки 10 корпуса генерала Капцевича способствовали ему правее Лебау гнать неприятелей. В виду нашем, по ту сторону города, колонны графа Сен-При двигались вперед и батареи, переменяя позиции, пускали облака дыма всё далее и далее. На нашем фланге поляки упорно держались в лесах хорошо избранной ими позиции. Ружейная стрельба была жестока, причем находились в действии со стрелками и два орудия нашей роты. Темнота ночи не позволила графу Сен-При дойти до большой Бауценской дороги. Корпус Йорка при Герлице не имел удачи, потому что французы узнали о нем заблаговременно и так скоро ушли, что казаки не могли догнать их. Адъютант князя Понятовского, посланный в Бауцен с известием о происшествии, попался разъездам графа Сен-При и взят в плен. Из донесения обнаруживалось, что в этом незначительном, но горячем деле неприятели потеряли 23 офицера и до 500 рядовых. Ввечеру поляки развели в своих биваках огни, а ночью убрались подальше.
Таким образом французы скрылись в Бауцен; авангард союзных войск Йорка и барона Остен-Сакена дошел до Гохкирха. Блюхер имел квартиру в Гернгуте, не доходя 10 верст до Лебау, на дороге от Циттау.
Между тем, бывший французский генерал Бернадот, сделавшийся кронпринцем шведским, показал свое превосходство в военном искусстве над старыми своими товарищами. 25 августа, при Денневице, одержал он совершенную победу над французами под начальством Ренье, Удино, и Бертрана. Так перестала фортуна улыбаться Наполеону, и генералы его, бывшие прежде для других учителями военного искусства, стали ныне школьниками; везде генералы союзных войск торжествовали над ними, потому что сам ректор их сбивался с толку.
30 августа, в день тезоименитства государя императора, происходило в войсках корпуса графа Ланжерона молебствие, после которого отец Иван, священник Олонецкого полка, сказал нам хорошую проповедь. Он сравнивал настоящего Александра с Невским и наставлял нас к трудам и терпению, внушая дух воинственный с надеждой на всемогущего. «Оставляйте свои выгоды, — говорил он, — там, где дело идет об общем благе, вооружитесь щитом веры и поражайте врагов мечем сокрушения, тогда слава дел ваших будет жить в потомстве». После того генерал Капцевич раздавал в каждый полк и артиллерийскую роту за освобождение Силезии по одной чугунной прусской медали с надписью «Verdienst um den Staat».
Пополудни в 2 часа, когда для графа Сен-При жители Лебау готовились дать бал, сказан был его и нашему (8-му и 10-му) корпусам поход. В пути провели мы большую часть ночи и, прошед около 20 верст, ночевали на границе Богемии, в м. Ширгисвальде, коснувшись гор, на вершине р. Шпреи.
Французы, движением наших двух корпусов будучи снова угрожаемы на правом фланге своем, отступили от Бауцена и Нейштата к Бишофсверде и Штольпенау.
Поутру следующего дня командировали меня с двумя единорогами при егерях в авангард. Лошадки артиллерийские, давно не видавшие овса, от одного подножного корма и частых движений тогда уже довольно изнурились, а ходивши по каменистым дорогам не кованные, стали прихрамывать. Этот переход по горам, через лес, был для меня, для канониров, для лошадей и для самих единорогов весьма тягостен. Мы шли к Нейштату не по дороге, а по тропинке, спускаясь в овраги и поднимаясь на крутизны; в иных местах проходили по голым скалам, и орудия до́лжно было спускать или поднимать с одного уступа на другой канатами, причем в густоте леса, по искривленной тропинке, едва можно было протесниться. В лесу ничего не представлялось кроме дикой природы гор, кривых деревьев, мохом поросших скал и облаков, которые так низко носились, что, кажется, можно б было схватить их рукой; воздух становился реже, и мы думали, что скоро взберемся на самое небо. Таким путем, всё выше и выше, прошли мы около 15 верст, наконец стали спускаться всё ниже и ниже, вышли из леса с высокого хребта и на долине вдруг увидели пред собой стелющийся город Нейштат, с деревянными строениями. Тут нашли мы дивизию австрийцев генерала Бубны. Венгерцы были одеты щеголевато, в голубых ментиках, в высоких шапках, на прекрасных лошадях, но одежда генералов не изящна. Граф Бубна смотрел нас, когда мы проходили мимо его войск, и казался довольным, что видит у себя под командою русских. Он был в сером мундире, с широким позументом на воротнике и в красных панталонах.
Нам дали квартиры в предместье города. Оставшиеся жители, казалось, были довольны нашим прибытием и обнаруживали великую боязнь к французам и пруссакам. Здесь собрался весь 10-й корпус генерала Капцевича. В городе много находилось шпионов, и при квартире одного генерала ночью убили часового.
1 сентября авангард наш с австрийцами выступил за Нейштат. Против нас стояли поляки корпуса князя Понятовского. В 4 часа пополудни мы стали теснить их в то время, когда узнали, что граф Сен-При погнал неприятелей правее нас от Бишофсверды. Вскоре явилось перед нами местечко Штольпен, с каменной стеной крепости, перед которым стояли неприятельские колонны. Поляки отступали почти без выстрела; их преследовали 300 егерей, 200 казаков и мои два единорога, образуя все вместе две цепи стрелков с небольшими резервами, версты на полторы в линию. Австрийцы, подкреплявшие нас, не трогались с места. Мы преследовали поляков по долине, пересекаемой в средине ручьем и лесом и когда значительно отдалились от австрийцев, то поляки, заметив нашу слабость, остановились, и стали теснить наших стрелков, которых скоро выгнали из среднего леса, тогда снова начали мы отступать до своей твердой позиции. Мне во весь день не удалось сделать выстрела, потому что ружейная, пустая и почти безвредная перестрелка велась только в передней цепи стрелков, а колонны вовсе не подходили на дистанцию пушечного выстрела. По окончании этой прогулки я стал на биваки в кавалерийском резерве авангарда, между казаками.
Здесь в службе австрийцев заметен был странный порядок: если два пехотинца шли с котлом за водой, то для прикрытия их ехал сзади один венгерец; если же пеших шло более десятка, то прикрывали их по пяти венгерцев.
Без шалаша и не разводя огня, среди ночи, укутанный в шинель, я лежал на лафете своего единорога и стал засыпать, как вдруг — тревога. Казаки кричали: «На коней! к коням! держи! лови!» Я вскочил, в темноте ночной слышал вокруг себя только топот конский, мелькающих сквозь бивачные огни лошадей и суетящихся казаков. Полагая, что неприятели сделали на нас ночное нападение, я думал уже видеть скоро их перед собой; это меня весьма сокрушало и приводило в недоумение, как слышу опять приходят канониры и говорят между собой: «Эки черти! прости господи, только что напугали!» — «Что это значит? — спросил я. — И куда вы разбежались во время тревоги?» — «Пустая тревога, ваше благородие! Венгерские лошади испугались чего-то, сорвались с коновязи и прямо на нас. Казаки встревожились, а мы думали, что проклятые французы… Теперь не тревожьтесь; казаки переловили всех лошадей — то-то напасть!» Я весьма был обрадован этим известием, которое разрушило страх мой, и вместо того чтобы пенять канонирам, смеялся пустой тревоге.
Потом целый день стояли мы на месте без действия; только к вечеру в передней цепи стрелков немного постучались. Я сделался болен и во всю ночь простонал: то жар, то озноб; голова и грудь болели: скудная пища и дурная погода меня расстроили. Австрийцы от нас ушли, и при Нейштате остался один 10-й корпус.
3 сентября с 7 часов утра авангард наш стал отступать с позиции без всякого натиска от неприятеля. Я с своими единорогами поднялся на горку и через цепь стрелковую пустил несколько гранат в поляков, но не мог им вредить, потому что они действовали врассыпную, а колонны их не приближались. Я бы этих выстрелов не сделал, но ко мне беспрестанно подъезжали разные командиры; каждый приказывал стрелять, то ядром, то картечью; мне, как младшему, надлежало повиноваться. Один полковник С*** приказал мне сойти с горки на дорогу, а другой — казачий Полковник Щ*** — сделал мне выговор, зачем я сошел. «Попробуйте-ка лучше, — сказал он, — попугать их!» — «Извольте, — отвечал я, — только уже не стану на гору, а пойду в цепь стрелков, но вы защитите казаками, если бросятся на меня уланы». — «Хорошо!» Я взял сперва один единорог и подъехал к цепи казаков, за егерями, пустил гранату, от взрыва которой двое неприятельских стрелков пали, и цепь их стала отступать. «Славно!» — пожалуйста еще, сказал полковник Щ***. Я велел подъехать другому единорогу. Пущенная из него граната разорвалась над резервной колонной, которая с замешательством, вместе с цепью стала уходишь, и наши пошли опять вперед. Так иногда ничтожный случай производит удачный оборот военного действия. Неприятели, полагая, что мы форсируем с умыслом, стали отступать, но они держались еще на горе в лесу, против нашего правого фланга. Полковник Щ*** приказал мне поспешить туда; покуда я пришел, поляки вышли из леса, и наш авангард без артиллерии преследовал их до самого Штольпена. К ночи мы отошли опять на прежнее место.
Между тем мне стало очень дурно; от болезни я насилу двигался при единорогах; каждый выстрел оглушал меня. К счастью, ввечеру приехал капитан Жемчужников, которого просил я, чтобы меня сменили; вскоре после того прислали на мое место поручика барона Шлиппенбаха, а я поехал в Нейштат, на квартиру к подполковнику, где и пролежал в лихорадке шесть дней.
До 11-го числа сентября мы спокойно жили в Нейштате и как будто содержали неприятеля под Штольпеном в блокаде. Я стал поправляться от болезни и в расположении духа занялся сочинением поэмы Лис Хитродум, в подражание немецкому сочинению Гёте Reinecke Fuchs.
Между тем Силезская армия подвинулась вперед и занимала следующее пространство от правого фланга: барон Остен-Сакен стоял в Мариенштерне, имея авангард близ Каменца; корпуса графа Ланжерона и Йорка, составляя главную массу сил, занимали твердую позицию перед Бауценом, имея город позади себя; авангарды их занимали Бурнау и Бишофсверду; граф Сен-При с своим корпусом находился в с. Пуцкау, между Бишофсвердой и Нейкирхом; генерал Капцевич в Нейштате, а генерал Бубна, левее нас, в Буркерсдорфе. Всего протяжения пространства, занимаемого Силезской армией, было на 60 верст.
Французы, после сражения при Денневице, бежали в Торгау; в подкрепление им Наполеон выслал из Дрездена короля неаполитанского, который находился в Гроссенгайне. 7 сентября прусский генерал Тауенцин, преследовавший французов до Торгау, находился в Эльстерверде, 45 верст от Гроссенгайна. Следовательно две союзные армии, Блюхера и кронпринца шведского, почти сходились вместе. 9 сентября Наполеон снова хотел напасть на Силезскую армию и вышел из Дрездена с помощью; 10-го двинул он свои войска на Бишофсверду, занятую авангардом генерала Рудзевича. 11-го французы жестоко теснили авангард наш, который вел упорную перестрелку через весь лес, простиравшийся от Бишофсверды к Бауцену. Наполеон, увидев перед Бауценом армию Блюхера в твердой позиции и имея на левом фланге у себя корпус барона Остен-Сакена, а на правом графа Сен-При, не решился сделать нападения.
Поляки, оживленные прибытием Наполеона, прошедшего за Бишофсверду, оттиснули нас 11 сентября, заставив почти без выстрела отступить верст семь от Нейштата к м. Ганшпах. Здесь узнали мы, что французы 4 сентября снова были разбиты главной армией союзников при Ноллендорфе, а 6-го австрийский генерал Шейтхер в тылу неприятеля за Дрезденом истребил целый батальон. Такие известия предвещали скорый мат Наполеону.
На другой день мы опять перешли в Нейштат, на прежние квартиры. Это значило, что Наполеон опять возвратился в Дрезден и дал нам ходу. Слышно было, что генерал Бенингсен с 30 000 русских из герцогства Варшавского вступил в Силезию для подкрепления большой союзной армии. После этого надлежало ожидать переворотов, ибо до прибытия его союзники, уравномериваясь силами с Наполеоном, не могли предпринять ничего решительного.
14 сентября из Нейштата перешли мы в Пуцкау, где стоял Граф Сен-При. Французы отступили к Дрездену, и генерал Рудзевич с авангардом находился уже в Гольдбахе.
Наполеон, казалось, чувствовал неприятность своего положения: потеряв до 70 000 войска и 150 орудий артиллерии, он был стесняем в пространстве своей центробежной силы. Сверх того, значительно увеличивались побеги в его войске, и недостаток продовольствия был ощутителен в опустошенной стране, около Дрездена. Всё это заставило его переменить театр военных действий и сблизить к себе рассеянные остатки разбитых и резервных корпусов. Но чем более желал он собственно усилиться, чтобы удержаться на Эльбе, тем более ослаблял свое сообщение с князьями Рейнского союза и с самой Францией. Присоединив к себе 16 000-й корпус генерала Ожеро, стоявший в Вирцбурге, он дал полную свободу Баварии войти против него в общий союз европейских держав. Притом, как ни старался он укреплять Дрезден, однако видел невозможность держаться в нем продолжительно, не будучи в состоянии нанести чувствительного удара союзникам, которые уходили от него там, где он наступал с превосходными силами, и нападали на его слабейшие части; разбивая их, они более утомляли и стесняли его в центральном положении. С прибытием генерала Бенингсена союзники решили новый план действий: определено было двум армиям, Блюхера и Кронпринца, соединиться на левом фланге расположения французских войск, в Мерзебурге и Лейпциге, между тем как главная армия станет теснить правый фланг неприятеля на р. Заалу и пресекать ему путь к Эрфурту. По этому начертанию, Силезская армия прежде всех стала приводить в исполнение план действий. Блюхер оставил в Бауцене корпус князя Щербатова, в Нейштате австрийскую дивизию генерала Бубны, а сам с прочими войсками потянулся, ниже Дрездена, к Эльбе.
15 сентября от Путцкау корпус генер. Капцевича прошел мимо развалин Бишофсверды, выжженной до основания. Это напомнило мне развалины Вязьмы, когда гнали французов из Москвы. Здесь положение их было почти такое же: Наполеон, так же сидя в Дрездене, угрожаем был в тылу с юга главной союзной армией, как и в Москве князем Кутузовым; от севера кронпринц гнал его войска, как граф Витгенштейн от Полоцка; наконец, при Лейпциге готовилась ему участь Березинской переправы. Мы прошли местечко Эльстер и перед Каменцем остановились для ночлега, сделавши переход не менее 30 верст. Зато вышли из гор, где находились в сырой атмосфере и оттого часто хворали. Здесь местоположение ровное; погода, несмотря на осень, была ясная; деревья пожелтели, но хлеб с полей в иных местах еще лежал не убранный; фрукты в садах поспели для нашего лакомства; но жителей мы не видали, а где и были они, то одни старичишки, едва двигавшиеся от изнурения. Авангард наш остановился верстах в 15 перед Кенигсбрюком.
В следующий день от Камница соединенный корпус графа Ланжерона пошел через леса по тяжелым пескам; к вечеру для привала остановились мы у большого местечка Отранд и, отдохнувши тут часа четыре, ночью пришли к местечку Гроссенгайн. Переход был весьма тяжелый, до 40 верст. Мы видимо спешили на переправу к Эльбе. Здесь сошлись все отдельные корпуса Силезской армии. Влево слышали мы перестрелку авангарда нашего с французами. Мюрат из Гроссенгайна отступил к Мейссену; за ним следовал генерал Васильчиков с авангардом корпуса барона Остен-Сакена.
На другой день, не доходя м. Эльстерверда 5 верст, стали на биваки; переход был не более 10 верст. Тут провели и следующий день.
В последние два дня генерал Васильчиков подступал к Мейссену и атаковал мостовое укрепление для замаскирования действительного направления Силезской армии.
19 сентября опять сделали большой переход, 35 верст, к м. Герцбергу, до которого не доходя 4 версты, стали на биваки. Места здесь лесистые, песчаные и даже болотные; хлебных полей мало видно; жители в домоводстве беднее тех, которые населяют Лаузиц. Сверх того холод наступил осенний, такой же как в России. Этюд поход был очень скучен. Влево слышали канонаду при крепости Торгау, где французы отстреливались от нашего авангарда.
На другой день назначено было нам пройти к Йессену, с милю не доходя Эльбы, а понтоны послали в деревню Эльстер для устроения переправы, но французы помешали нам, и мы прошли к м. Швейницу. Пруссаки однако поставили на своем: они вступили с французами в перестрелку, которая от вечера и до полуночи продолжалась с равной жестокостью с обеих сторон; зато наши построили на Эльбе два моста, за устьем р. Шварц-Эльстера.
21 сентября с 5 часов утра войска стали переходить Эльбу. Генерал Бертран с корпусом французов (18 000) пришел в Вартенбург, ниже нашей переправы, и засел в крепкой позиции, оградившись ночью окопами, засеками и рвами. Пруссаки, под начальством Йорка, переправясь, тотчас напали с стремлением на французов, и сражение возгорелось упорное, продолжавшееся от самого утра до двух часов пополудни. Ожесточение было равное с обеих сторон; пруссаки каждую засеку и завал брали штурмом и были отражаемы штыками. Французам делает честь, что они с малыми силами держались так долго против всей Силезской армии. Наконец, когда принц Карл Мекленбургский, овладевши селением, обошел правый фланг французов, они должны были отретироваться к Виттенбергу. Пруссаки в этом деле показали отличную храбрость, внушенную в них сильной ненавистью к французам; они отняли 12 пушек, 40 зарядных фур и взяли до 500 человек в плен.
В 9 часов утра мы тронулись с биваков и, переправляясь чрез р. Эльбу, слышали сильную канонаду и ружейную стрельбу пруссаков с французами. Хотя Эльба здесь приближается к своему устью, однако она вдвое уже, нежели при Дрездене; берега ее плоски, песчаны, покрыты лесом и для боя весьма неудобны. Проходя через место сражения, мы видели около засек и насыпей много убитых пруссаков и французов, на близкой дистанции, в штыковой схватке. Урон с обеих сторон был значительный; пруссаки потеряли до 2 000 убитыми и ранеными. От переправы прошли мы не более 7 верст и для ночлега остановились у с. Вартенберг.
На другой день, в час пополудни, пришли к м. Кемберг, 8 верст. Издали оно казалось значительным, но внутри строения были ветхи; одна только кирха возвышалась над всеми зданиями.
В продолжение всего похода от Бауцена до сюда продовольствие войск было весьма скудное. На биваки становили нас версты за три от леса, так что солдаты отказывались от отрадного огонька, от шалашей и кашицы, проводя холодные ночи на голой земле с одними сухарями и то весьма умеренно. Шедшие впереди нас пруссаки пожирали всё, что находили в селениях.
Здесь стояли мы трое суток. 23-го числа армия кронпринца шведского перешла Эльбу у Рослау; сам он занял гор. Дессау, ниже Виттенберга, откуда маршал Ней, с 20 000 войска, отступил к Лейпцигу. Пруссаки и главная квартира Блюхера заняли гор. Дибен.
25 сентября, в 3 часа ночи, на 26-е число, велено было 9-му и 10-му корпусам идти для подкрепления корпуса барона Остен-Сакена в Шмидеберг. Сделав переход 18 верст, мы заняли Дибен, на р. Мульде. Город был опустошен, однако мне с товарищем отвели квартиру на самом выезде, у немца-кожевника. Этот бедняк жаловался, что пруссаки обобрали весь город; в счет контрибуции отняли у жителей не только сукна, хлеб и овес, но даже табак и пиво, а потому для угощения нас, честных людей Русских, которым очень рад, говорил он, не имеет ни крошки хлеба и ни капли водки в доме. Мы ему верили, потому что по следам пруссаков никогда ничего не находили, чем бы поживиться. Недостаток продовольствия день ото дня становился ощутительнее. В селениях и местечках, при которых войска становились на биваки, дома занимали генералы или пруссаки; для фуражирования отводили нам в стороне, за несколько верст, одно селение на весь корпус графа Ланжерона. Солдаты с трудом могли добывать себе картофель, не имея сухарей, для лошадей таскали солому или немолоченную полбу и пшеницу. Блюхер берег предпочтительно своих пруссаков; впрочем, он оказывал более снисхождения войскам барона Остен-Сакена, по личному к нему расположению.
27 сентября в Дибене войска наши расположились было дневать, и я шутил над своим хлопотливым хозяином, как вдруг велено всем нам скорее выбираться из города, но покуда с квартир и с фуражировок могли собрать людей, было уже три часа пополудни. К нам беспрестанно присылались повторительные приказания поспешнее выходить из города; по улицам взад и вперед все бегали, скакали и ездили, как угорелые; наконец только что успели мы с товарищем выйти из города, как услышали там стрельбу. Французы едва не врасплох напали на нас, стремительно ворвались в город и захватили только тех, которые не успели убраться; пожива была невелика. Барон Остен-Сакен, с своим корпусом, почти был отрезан от Дибена, и уже окольной дорогой переправясь через Мульду, соединился с войсками Блюхера; часть обоза его досталась французам. Резервная артиллерия и полковые обозы спешили удалиться от города; для прикрытия их были оставлены полки 10-го корпуса с 6-ю орудиями нашей роты, под командой генерала Капцевича. Однако французы нас не преследовали, и мы, отошед 15 верст, ночевали при д. Пух.
Причиной такой тревоги было приближение самого Наполеона с войсками. Узнав, что Блюхер с Силезской армией пошел для соединения на Эльбе с войсками кронпринца, он пробудился из своей летаргии, оставил в Дрездене 35 000-й корпус под командой Сен-Сира, а в Фрейберге, для наблюдения большой союзной армии, Мюрата с тремя корпусами; сам же, взяв остальные войска, пошел для пресечения сообщения армии Блюхера с кронпринцем. 27 сентября он был в Эйленбурге, где собралось к нему до 125 000 войска. Блюхер, получив довольно поздно известие о движении Наполеона, едва не был им захвачен врасплох, ибо все прусские полки, и частью русские, были размещены по квартирам в деревнях, около Дибена. Ближайшие к главной квартире Блюхера корпуса были: графа Ланжерона и генерала Йорка; корпус барона Остен-Сакена стоял в Мокренах, по дороге от Эйленбурга в Торгау. Искусным и быстрым движением всех войск Силезской армии, Блюхер скоро выскользнул из угрожавшей ему опасности.
С 2-х часов пополуночи на 29-е число подняли меня для занятия мест под артиллерий. Я весь остаток ночи объезжал около биваков 9-го, 10-го корпусов и прусских, потом проехал чрез м. Гесниц и на рассвете дня поспел в Рагунь, куда съезжались все квартиргеры, посланные вперед. Тут с обер-квартирмсйстером, подполковником Маркевичем, все мы до 10-ти часов утра отыскивали корпусного обер-квартирмейстера, полковника Икскуля, и покуда мы его искали, часть нашего корпуса уже пришла в Гесниц, около которого, до назначения позиции, все войска расположились варить каши. Десять орудий нашей роты поставили на плоском берегу р. Мульды, над самой водой, для защиты переправы арьергарда через мост, наведенный ночью; когда же узнали, что Наполеон не намерен был нас преследовать, тогда для ночлега отошли к м. Цобриг, сделав переход 25 верст. Тогда мы очутились на пути к реке Заале. Местоположение между реками Мульдой и Заалой ровное, поля открытые; частые деревни и рощи означали страну трудолюбия и плодородия. Во время перехода встречалось нам множество зайцев, по которым беспрестанно была травля для увеселения проходящих войск.
Главные силы Наполеона прошли к Виттенбергу и Дессау, через Эльбу. Ему предстоял открытый путь к Магдебургу или к Берлину. Если бы он продолжал свое движение, то армии Блюхера и кронпринца были бы отрезаны от большой союзной армии и разобщены между собой; тогда он мог бы обратиться с превосходными силами на каждого отдельно, но оставшись в Дибене, и не предпринимая ничего решительного, кроме сосредоточения войск к Лейпцигу, Наполеон позволил Блюхеру и кронпринцу соединить свои войска и составить армию во 110 000 человек. Мы при Цобриге увидели шведов, в кожаных касках с черными султанчиками, какие при Екатерине II-й носили наши будочники; видели также пруссаков корпуса Бюлова.
29 сентября от Цобрига прошли мимо горы Петерсберг к славному своим университетом городу Галле. Версты за две до горы переходили через густой лес, за которым вдруг открылась перед нами прекрасная долина. Я взъехал на Петрову гору и любовался видами, которые простирались далеко: Эльба казалась голубой лентой; на ней города Виттенберг и Торгау видны были наподобие темных пятен, как и Лейпциг, в стороне. На вершине горы нет никакого памятника, зато было множество камней, с разными на них надписями путешественников. Наконец, через аллею большой дороги, мы подошли к городу Галле и долго стояли на месте. Пехота переодевалась для церемониального шествия; говорили, что кронпринц шведский будет смотреть нас.
Галле строениями похож на Дрезден, только обширностью вполовину менее; на площади возвышается собор с двумя длинными шпицами; дома старинной архитектуры, высокие, иные в шесть этажей. Когда войска стали проходить по улицам с музыкой и барабанным боем, то из окон выглядывали прекрасные головки: они смотрели на нас с удовольствием, подвергаясь простуде от сильного ветра. По улицам жители бегали взад и вперед с большой заботой: конечно, собирали контрибуцию для пруссаков. Мальчишки и бабы стекались толпами в переулках и глазели на нас с дурацким любопытством. Мы перешли через р. Заалу по мосту и остановились за городом в 7 верстах.
Несколько дней мы оставались на месте. Галле веселый город. Кто имел деньги, тот вволю нагулялся. Всё было дешево, да не у всякого были деньги, а без денег и радость не в радость. Я, не выходя из своего бивачного шалаша, мог только заметить, что в осеннее время окрестности Галле весьма приятны; фруктов много — и много фигляров, которые приходили в биваки петь, плясать и коверкаться, чтобы выманить себе несколько грошей. В числе таких приходил один мальчик, который пропел нам замысловатую и насмешливую песню.
3 октября перед вечером тронулись мы с места, и мимо Галле, который оставался вправо, пошли по Лейпцигской дороге. Блюхер, с пруссаками, стал для ночлега при Шкейдице, а мы при д. Бернек, в 15 верстах от Лейпцига.
Между Галле и Лейпцигом деревни очень хорошо обстроены; каждая уподобляется местечку с загородными дачами. В окрестностях Лейпцига дубовые рощи; поля все обработаны; нет клочка земли выгонного или выбитого скотом и бесполезного. Трудолюбие поселян и благоденствие видны на каждом шагу. Несмотря на осень погода была сухая и для военных действий благоприятная.
