392[1]
Шли солдаты прохожие, остановились у старушки на отдых. Попросили они попить да поесть, а старуха отзывается:
— Детоньки, чем же я вас буду потчевать? У меня ничего нету.
А у ней в печи был варёный петух — в горшке, под сковородой. Солдаты это дело смекнули; один — вороватый был! — вышел на двор, раздёргал воз со снопами, воротился в избу и говорит:
— Бабушка, а бабушка! Посмотри-ка, скот-ат у тебя хлеб ест.
Старуха на двор, а солдаты тем времечком заглянули в печь, вынули из горшка петуха, наместо его положили туда ошмёток[2], а петуха в суму спрятали. Пришла старуха:
— Детоньки, миленьки! Не вы ли скота-то пустили? Почто же, детоньки, пакостите? Не надо, миленьки!
Солдаты помолчали-помолчали да опять попросили:
— Дай же, бабушка, поесть нам!
— Возьмите, детоньки, кваску да хлебца; будет с вас!
И вздумала старуха похвалиться, что провела[3] их, и заганула им загадку:
— А что, детоньки, вы люди-то бывалые, всего видали; скажите-ка мне: ныне в Пенском, Черепенском, под Сковородным, здравствует ли Курухан Куруханович?
— Нет, бабушка!
— А кто же, детоньки, вместо его?
— Да Липан Липанович[4].
— А где же Курухан Куруханович?
— Да в Сумин город переведён, бабушка.
После того ушли солдаты. Приезжает сын с поля, просит есть у старухи, а она ему:
— Поди-ка сынок! Были у меня солдаты да просили закусить, а я им, дитятко, заганула загадочку про петуха, что у меня в печи; они не сумели отгадать-то.
— Да какую ты, матушка, заганула им загадку?
— А вот какую: в Пенском, Черепенском, под Сковородным, здравствует ли Курухан Куруханович? Они не отганули. «Нет, бают, бабушка!» — «Где же он, родимые?» — «Да в Сумин город переведен». А того и не знают, курвины дети, что́ у меня в горшке-то есть!
Заглянула в печь, ан петух-то улетел; только лапоть вытащила.
— Ахти, дитятко, обманули меня проклятые!
— То-то, матушка! Солдата не проведёшь, он — человек бывалый.
393[5]
Жила-была баба, у ней было три сына. Встали они ранёхонько, пошли в поле, застрелили журавля, принесли к матери:
— Свари, матушка, к обеду!
А сами поехали сено косить. На ту пору зашли к бабе солдаты — люди дорожные; налила она им щей и говорит:
— Загадаю вам загадку.
— Какую, бабушка?
— Доселева Курлинской-Мурлинской под Небесинском летал, а в нынешни годы очутился в городе Печинском, во селе Горшинском.
Солдаты хоть давно смекнули, чем щи-то пахнут, одначе притворились, будто ничего не догадываются.
— Подумайте, родимые, а я вот на погреб за молоком пойду.
Пока старуха на погреб ходила, солдаты утащили у ней журавля.
— Что ж, отгадали загадку? — спрашивает старуха.
— Нет, бабушка, твоей не отгадали, а свою загадали: доселева Курлинской-Мурлинской под Небесинском летал да в город Печинской попал, а в нынешни годы очутился в городе Суминском, в селе Заплечинском. Отгадай-ка, божья старушка!
— Нет, родные! Ваша загадка длиннее моей, мне не разгадать её…
394
Старуха сварила во щах гуся. Приходит к ней на квартиру солдат…
— А что, служивый, — спрашивает старуха, — не бывал ли ты в городе Горшанске, не знавал ли там Гагатея Гагатеевича?
— Как не знать! Только теперь его там нету: Гагатей Гагатеевич вышел оттудова в город Кошелянск[6], в село Заплечанское, а наместо его в город Горшанск приехал Плетухан Плетуханович, сын Ковырялкин[7].
Тут ударили сбор; солдат простился с старухою и пошёл в поход. Идёт с товарищами, глядь — лежит на дороге зуб от бороны; поднял его и спрятал в карман.
Пришли в другую деревню. Досталось нашему солдату опять к глупой бабе на квартиру. Сел обедать, вынул зуб, что дорогой нашёл, и ну мешать щи. Подаёт ему хозяйка солонку:
— На, посоли, служивый!
— Не надо мне твоей соли! Я вот этим зубом помешаю — всё одно что солью посыпал! (А уж он давно посолил щи своей солью).
«Вишь, диво какое, — думает хозяйка, — с таким добром и соли покупать не надо!» Попробовали щи — как есть солоны!
— Не продашь ли зуб?
— Купи.
— А что возьмёшь?
— Рубль серебра да двадцать аршин холста.
На том и поладили.
— Вот тебе зуб, — говорит солдат, — как станешь щи мешать, приговаривай: шуны́-буны́, будьте щи солоны́! Муж приедет, будут шлёпанцы-хлопанцы.
Взял рубль денег да кусок холста и пошёл куда надо.
После того воротился мужик домой и спросил обедать. Налила ему баба щей, а соли не даёт.
— Что ж ты, про соль позабыла?
— Нет, хозяин! У меня теперь есть такая штука, что и соли покупать не станем!
Вытащила зуб и зачала мешать в миске да приговаривать:
— Шуны́-буны́, будьте щи солоны́! Муж приедет, будут шлёпанцы-хлопанцы!
Мужик попробовал щи — совсем без соли.
— А что дала за эту штуку?
— Рубль серебра да двадцать аршин холста.
Схватил её муж за косу и пошёл таскать:
— Вот тебе шлёпанцы, вот тебе хлопанцы!