БАРАБАНЪ
I
На другой день послѣ производства старшихъ юнкеровъ въ офицеры, когда въ оркестрѣ освободилось много мѣстъ, я сказалъ:
— Журавлевъ, возьмите меня въ оркестръ.
Юнкеръ Журавлевъ, старшій въ оркестрѣ, здоровый и плотный, но похожій на желторотаго птенца, посмотрѣлъ на меня съ удивленіемь и спросилъ:
— На чемъ вы играете?
— На большомъ барабанѣ, — твердо совралъ я.
Журавлевъ зналъ, что я пишу стихи, и съ игрой на барабанѣ это у него не совмѣшалось. Онъ недовѣрчиво прищурился.
— А вы умѣете?
— Умѣю.
Журавлевъ почесалъ у себя за ухомъ, потомъ пытливо посмотрѣлъ на меня. У меня не хватило нахальства выдержать его честный открытый взглядъ и я опустилъ глаза. Тогда Журавлевъ сказалъ:
— Нѣтъ, Петровъ, вы не умѣете играть на барабанѣ.
— Да что жъ тамъ умѣть? Ну, бить колотушкой по этой самой, какъ ее.. И дѣло съ концомъ Тутъ, понимаете, для меня главное дѣло не барабанъ, а лишній часъ отпуска.
У насъ въ училищѣ музыканты пользовались лишнимъ часомъ отпуска. Этотъ доводъ, кажется, подѣйствовалъ, потому что Журавлевъ глубоко вздохнулъ, вытащилъ изъ кармана помятую бумажку и записалъ въ нее мою фамиллію, а противъ фамиліи приписалъ слово барабанъ. А когда вечеромъ мы сидѣли на койкахъ другъ противъ друга и снимали на ночь сапоги, Журавлевъ вдругъ сдѣлалъ испуганные глаза и сказалъ:
— Но слушайте, Петровъ, если вы только… это вамъ не стихи.
Вѣроятно онъ не нашелъ дальше словъ и замолчалъ. Я понялъ, что дѣло идетъ о барабанѣ и сказалъ:
— Не безпокойтесь.
Черезъ пять минуть я высунулъ голову изъ-подъ одѣяла. Меня тревожилъ одинъ вопросъ.
— Журавлевъ вы спите?
— Сплю, — отвѣтилъ Журавлевъ сердитымъ и заспаннымъ голосомъ.
— А скажите, я уже и въ это воскресенье могу записаться въ отпускъ на лишній часъ?
— Можете, — буркнулъ Журавлевъ изъ-подъ одѣяла и, вѣроятно, сейчасъ же заснулъ. Я же думалъ о той, ради которой пустился на такую рискованную авантюру съ барабаномъ. Рискованную потому, что за всю свою жизнь я потрогалъ всего одинъ разъ барабанъ руками. Это случилось на какомъ-то дѣтскомъ праздникѣ, когда пробрался къ барабану, который всегда плѣнялъ меня своей солидностью и блескомъ, и щелкнулъ его по туго натянутому полупрозрачному, глупому боку. А солдатъ съ рыжими усами сердито сказалъ:
— Не трожь!
Въ тотъ же день для меня стало ясно, что скромная карьера коночнаго кондуктора, о которой я страстно мечталъ въ дѣтствѣ, и къ которой усиленно готовился съ трехъ -лѣтъ, не выдерживаетъ ни малѣйшей критики въ сравненіи съ блестящей свѣтской карьерой барабанщика. Я твердо рѣшилъ, что когда вырасту большимъ, то сдѣлаюсь барабанщикомъ и, когда маленькія дѣти станутъ трогать мой барабанъ, я буду сердито кричать: „Не трожь!“.
Казалось, моя дѣтская мечта сбывается. Утромъ Журавлевъ опять пытливо посмотрѣлъ на меня и сказалъ:
— Не забывайте, Петровъ, что барабанъ ведетъ за собою весь оркестръ.
Это было для меня новостью. Я былъ готовъ ко всему, но только не къ этому. Дѣло представлялось мнѣ гораздо проще: оркестръ себѣ играетъ свое, а барабанщикъ, между прочимъ, содѣйствуетъ общему успЪху. Такъ, по вдохновенію. Однако я рѣшилъ идти до конца и сказалъ Журавлеву:
— Надоѣли вы мнѣ со своимъ барабаномъ! Не безпокойтесь. Я умѣю.
За завтракомъ Журавлевъ опять сказалъ:
— А можетъ быть, вы, Петровъ, не умѣете? Скажите луше прямо.
— Да, умѣю же, Господи! Даже въ оркестрѣ игралъ У насъ въ этомъ… въ гимназіи оркестръ былъ. Такъ
,_1917,_стр._02.jpg&oldid=5143807){kind=link}