черезъ дворъ, то отъ вѣтра было трудно нести барабанъ. Вѣтеръ дулъ въ лицо, продувалъ насквозь, было холодно и славно. Приближался выпускъ а вмѣстѣ съ нимъ то угарно-пьяное настроеніе, которое бываетъ, когда мы кончаемъ гимназію или корпусъ — все равно.
5
И вдругь случилось что-то странное, непонятное и неожиданное. Сначала говорили намеками въ чайной комнатѣ. Потомъ громче, за обѣдомъ, за завтракомъ Сквозь толстыя и глухія стѣны училища, которыя не пропускали раньше, къ намъ, снаружи, ни одного звука, ни одного луча, стали просачиваться обрывки какихъ-то слуховъ, настроеній и новыхъ словъ. Въ странѣ творилось неизбежное и стихійное. Цѣлый день мы ходили, какъ потерянные; говорили, говорили и не могли наговориться досыта. Читали газеты, но еще ничего опредѣленнаго не знали. Потомъ вечеромъ на лекціи о пулемете, слушая съ напряженнымъ вниманіемъ, какъ говорилъ штабсъ капитанъ что-то техническое про возвратную пружину и пріемникъ, мы ничего не понимали, потому что думали о другомъ. Вошелъ юнкеръ Дорошевскій, взволнованный, даже не спросилъ разрѣшенія войти. Онъ что-то сказаль тѣмъ, которые сидѣли на заднихъ скамейкахъ. Шопотъ передался, какъ вѣтеръ по спѣлой нивѣ, и черезъ минуту всѣ знали, что царь отрекся отъ престола.
Перестали слушать, а только говорили. И казалось, что все зданіе училища заряжено, какъ лейденская банка, быстрыми и напряженными мыслями. Жизнь ворвалась къ намъ снаружи и забросала газетами, телеграмами и слухами. Вечеромъ начальникъ училища собралъ насъ въ среднемъ этажѣ и прочелъ два манифеста объ отреченіи Никалая и Михаила. Мы были такъ взволнованы, что никто не спалъ. Офицеры не знали какими имъ быть. Ночью откуда-то передавали по телефону, чтобъ мы были готовы къ выходу съ ружьями и боевыми патронами. Утромъ кто-то изъ четвертой роты прошелъ съ краснымъ бантомъ на груди. У насъ въ классномъ отдѣленіи шумѣли. Кто-то говорилъ вспотѣвшій и взволнованный:
— Товарищи, ну какъ это здорово! Кто бы могъ подумать, въ три дня?
Потомъ стало извѣстнымъ, что въ двѣнадцать часовъ будетъ манифестація войскъ. Вѣроятно, изъ нашего начальства никто ничего не зналъ, потому что намъ ничего объ этомъ не говорили.
А мы волновались.
— Товарищи! — кричалъ князь Гардапхадзе, честный и глупый грузинъ.
— Патроны надо отнять у каптенармуса! Стрѣлять можетъ будемъ!
Но надъ нимъ только смѣялись и онъ сердился.
— Бараньи головы, не понимаютъ, стрѣлять будемъ! — Было сумбурно и весело. Безъ четверти двѣнадцать было приказано строиться.
Безъ десяти двѣнадцать ко мнѣ подбѣжалъ Жураравлевъ съ корнетомъ въ рукахъ и задыхаясь сказалъ:
— Идите наверхъ. Берите барабанъ. Будете играть. Будемъ играть.
— Ну, извините, я не умѣю.
— Это свинство, въ такое время не умѣть. Должны умѣть.
— Я хочу съ ружьемъ.
— И свинство! Кромѣ васъ никто не умѣетъ. Поймите, что барабанъ ведетъ весь оркестръ.
,_1917,_стр._06.jpg&oldid=5144202){kind=link}