Въ училище вернулись мы къ обѣду, уставшіе отъ солнца, отъ воздуха и отъ толпы. Послѣ солнца и яркихъ красокъ въ зданіи было прохладно, темно, пахло солдатскимъ сукномъ и щами. Репитиція по администраціи была отмѣнена и мы все время до ночи просидѣли у себя въ классѣ и говорили. Говорили мы о близкомъ выпускѣ, о свободѣ, о женщинахъ, о политикѣ, и даже кто-то разказывалъ анекдоты „для некурящихъ“ и всѣ смѣялись. Мы были полны радости, и нервы у насъ были взвинчены. А когда я ложился спать, Журавлевъ сказалъ:
— Вотъ видите, Петровъ, я же вамъ говорилъ, что барабанъ ведетъ за собой весь оркестръ.
— А вы знаете, господа, что если не считать воскресеній и завтрашняго дня, то до выпуска осталось двѣ недѣли, — сказалъ кто-то мечтательно.
— Прекратите разговоры! — сердито сказалъ дневальный.
Я укрылся съ головой и не могъ сомкнуть глазъ, до того много мыслей и впечатлѣній стучалось у меня въ головѣ. Казалось, что голова отъ нихъ распухла. Я рѣшительно не могъ заснуть.
— Журавлевъ, вы спите?
— Нѣтъ. Не могу.
— Слушайте, Журавлевъ, правда, я былъ великолѣпенъ сегодня съ барабаномъ?
— Великолѣпны. Если бы по справедливости, то вамъ надо идти въ воскресенье на два лишнихъ часа въ отпускъ.
— Прекратите разговоры! — рявкнулъ дневальный
„На что мнѣ два лишнихъ часа отпуска? — подумалъ я. — Зиночка?“
Но въ эту минуту я меньше всего думалъ о ней.
Ночью мнѣ снилось какая-то чепуха, похожая на бредъ, отъ которой болѣла голова. Утромъ Журавлевъ, натягивая сапоги и зѣвая во весь ротъ, сказалъ:
— Вотъ видите, Петровъ, я же вамъ говорилъ, что барабанъ ведетъ за собою весь оркестръ. А вы не вѣрили.
Потомъ вспомнилъ и добавилъ:
— Впрочемъ я вамъ, кажется, это вчера говорилъ.
— А намъ, господа, до выпуска, если не считать воскресеній и завтрашняго дня, — двѣ недѣли, — сказалъ кто-то.
— Ну, быстро застилать койки! — закричалъ дневальный. — А то сегодня дежурыый поручикъ Лавришенъ. Первое революціонное офицерство, до сигнала пять минутъ.
,_1917,_стр._08.jpg&oldid=5143694){kind=link}