сѣваетъ окружающего мрака: и если жизнь обвѣваетъ ее холодомъ, то не головѣ отогрѣть ея сердце!....
О! сколько разъ возвращаясь изъ шумныхъ обществъ, гдѣ вніманіе праздныхъ, лесть пустословія, и даже желчный ропотъ завистливыхъ подносили обильную пищу моему самолюбію; сколько разъ, отбрасывая съ бальной гирляндой все, что охмѣляло на-время мою голову, обезсиленная, глубоко упавшая духомъ, я проводила остатокъ безсонный ночи въ слезахъ, въ грызущихъ душу размышленіяхъ! Богъ даровалъ женщинѣ прекрасное предназначеніе, хотя не столь славное, не столь громкое, какое указалъ онъ мужчинѣ, предназначеніе быть домашнимъ пенатомъ, утѣшителемъ избраннаго друга, матерью его дѣтей, жить жизнію любимыхъ, и шествовать съ гордымъ челомъ и свѣтлою душою къ концу полезнаго существованія. Не достойна ли зависти и благословеній подобная доля? Но жить сиротой, въ ничѣмъ ненарушаемомъ однообразіи, въ туманѣ, сквозь который не можетъ пробиться ни лучъ солнца ни капля росы утренней; но чувствовать, что единственное счастіе, возможное въ быту женщины, никогда не было и не будетъ моимъ удѣломъ; но не имѣть ни одного желанія, не лелѣять ни одной надежды, не льнуть душою ни къ одному завтра, и, истративъ безсмысленно дни свои, отдать могилѣ итогъ безполезной жизни, какъ капиталъ, напрасно ввѣренный человѣку, заброшенному въ пустыню, гдѣ нужны ему были, не золото, а кусокъ хлѣба, вотъ положеніе, остужающее душу, подавляющее въ ней всю способность къ дѣятельности, всѣ силы ума!
Но и въ этихъ тайныхъ беседахъ съ собою, я не могла не чувствовать, что природа создала меня для тихой, безвѣстной жизни; что только въ семейномъ кругу я могла бы познать и разумѣть вокругъ себя счастіе: блескъ, игры, праздничный шумъ свѣта, скользили на-
севает окружающего мрака: и если жизнь обвевает ее холодом, то не голове отогреть ее сердце!....
О! сколько раз возвращаясь из шумных обществ, где внимание праздных, лесть пустословия, и даже желчный ропот завистливых подносили обильную пищу моему самолюбию; сколько раз, отбрасывая с бальной гирляндой все, что охмеляло на время мою голову, обессиленная, глубоко упавшая духом, я проводила остаток бессонный ночи в слезах, в грызущих душу размышлениях! Бог даровал женщине прекрасное предназначение, хотя не столь славное, не столь громкое, какое указал он мужчине, предназначение быть домашним пенатом, утешителем избранного друга, матерью его детей, жить жизнью любимых, и шествовать с гордым челом и светлою душою к концу полезного существования. Не достойна ли зависти и благословений подобная доля? Но жить сиротой, в ничем ненарушаемом однообразии, в тумане, сквозь который не может пробиться ни луч солнца ни капля росы утренней; но чувствовать, что единственное счастье, возможное в быту женщины, никогда не было и не будет моим уделом; но не иметь ни одного желания, не лелеять ни одной надежды, не льнуть душою ни к одному завтра, и, истратив бессмысленно дни свои, отдать могиле итог бесполезной жизни, как капитал, напрасно вверенный человеку, заброшенному в пустыню, где нужны ему были, не золото, а кусок хлеба, вот положение, остужающее душу, подавляющее в ней всю способность к деятельности, все силы ума!
Но и в этих тайных беседах с собою, я не могла не чувствовать, что природа создала меня для тихой, безвестной жизни; что только в семейном кругу я могла бы познать и разуметь вокруг себя счастье: блеск, игры, праздничный шум света, скользили на-
