огнемъ, разбрасываемымъ на всѣхъ перекресткахъ, и лучше хотѣла удушить въ себѣ неизвѣданнымъ этотъ напрасный даръ, который не могъ ни дать ни выкупить счастія, чѣмъ лицемѣрно посулить его легковѣрному искателю и зарыть потомъ въ груди, чтобы довольствовать его скудными крохами холодной полувзаимности.
Вотъ какъ я понимала супружество, вотъ какъ хотѣла изобразить его генералу, и предоставить суду его, можетъ ли онъ искать счастья въ связи, гдѣ нѣтъ даже надежды внушить сочувствіе, не только любовь. О своемъ благополучіи я и не думала съ-тѣхъ-поръ, какъ бросили его на весы съ прощеніемъ брата.
Н*** выслушалъ меня не прерывая, съ снисходительною улыбкою опытности, потомъ подвинулъ ко мнѣ стулъ свой, и сказалъ: «Всѣ мы тѣшились въ семнадцать лѣтъ подобными мечтами; въ мои лѣта смотрятъ на нихъ какъ на хрустальныя игрушки: красивы, но не прочны!» Вслѣдъ за тѣмъ братъ получилъ прощеніе, не подозрѣвая, какой цѣною искупалась вся его будущность. Н*** требовалъ только, что бы Всеволодъ не служилъ подъ его начальствомъ, и взялъ на себя хлопотать о переводѣ его въ гвардію. Всеволодъ тотчасъ уѣхалъ въ Петербургъ съ рекомендательными письмами генерала; отецъ одобрилъ мой выборъ; я вышла замужъ, извиняя рѣшимость опытнаго Н*** страстью ко мнѣ, но вскорѣ его заботливость о скорѣйшемъ выдѣлѣ моего значительнаго приданнаго разсѣяла и эту утѣшительную мечту.
Судьба моя совершилась! Мнѣ не оставалось болѣе ничего желать, ничего надѣяться; что могло принесть мне время? Между-тѣмъ тонкій, веселый умъ моего мужа, приправленный всею ѣдкостью ироніи, ежедневно похищалъ у меня какое-нибудь сладкое упованіе, невинное чувство. Все, чему отъ детства по-
огнем, разбрасываемым на всех перекрестках, и лучше хотела удушить в себе неизведанным этот напрасный дар, который не мог ни дать ни выкупить счастья, чем лицемерно посулить его легковерному искателю и зарыть потом в груди, чтобы довольствовать его скудными крохами холодной полувзаимности.
Вот как я понимала супружество, вот как хотела изобразить его генералу, и предоставить суду его, может ли он искать счастья в связи, где нет даже надежды внушить сочувствие, не только любовь. О своем благополучии я и не думала с тех пор, как бросили его на весы с прощением брата.
Н*** выслушал меня не прерывая, со снисходительною улыбкою опытности, потом подвинул ко мне стул свой, и сказал: «Все мы тешились в семнадцать лет подобными мечтами; в мои лета смотрят на них как на хрустальные игрушки: красивы, но не прочны!» Вслед за тем братъ получил прощение, не подозревая, какой ценою искупалась вся его будущность. Н*** требовал только, что бы Всеволод не служил под его начальством, и взял на себя хлопотать о переводе его в гвардию. Всеволод тотчас уехал в Петербург с рекомендательными письмами генерала; отец одобрил мой выбор; я вышла замуж, извиняя решимость опытного Н*** страстью ко мне, но вскоре его заботливость о скорейшем выделе моего значительного приданного рассеяла и эту утешительную мечту.
Судьба моя совершилась! Мне не оставалось более ничего желать, ничего надеяться; что могло принести мне время? Между тем тонкий, веселый ум моего мужа, приправленный всею едкостью иронии, ежедневно похищал у меня какое-нибудь сладкое упование, невинное чувство. Все, чему от детства по-
