Но всегда возмущаюсь подобными разговорами. Меня бѣситъ адская непослѣдовательность всѣхъ этихъ дядюшекъ, тетушекъ, Нинъ Николаевнъ и Ольгъ Эдуардовнъ, „друзей и знакомыхъ“, какъ пишется въ похоронныхъ объявленіяхъ. Разъ я „совсѣмъ молодой человѣкъ“, то чего-жъ тамъ удивляться, что я во второмъ классе. А если я „такой маенькій“, то для чего подлизываться и называть меня „молодымъ человѣкомъ“? Все это въ высшей степени непонятно и противно.
Самъ о себѣ я имѣю опредѣленное понятіе, которое ничего общаго съ мнѣніями Нинъ Николаевнъ не имѣетъ. Всѣ онѣ говорятъ, что я очень милый, симпатичный и развитой ребенокъ. Мнѣ это льститъ, и я готовъ этому вѣрить, но въ глубинѣ души сидитъ что-то такое, что заставляетъ меня призадуматься: такъ-ли это?
Подумавъ хорошенько, я прихожу къ убѣжденію, что я самый обыкновенный двѣнадцатилѣтній второклассникъ. Учусь отвратительно, но твердо надѣюсь на лучшее будущее и считаю свои двойки печальнымъ недоразумѣніемъ. У меня есть товарищи: братья Шура и Ваня Горичи, реалистъ Женя Макаренко и сынъ дворника Пантелѣя — Гришка.
Мы всѣ живемъ на одной изъ четырехъ улицъ дачной мѣстности „Покой“, связаны между собой узами тѣсной дружбы и называемся отъ слова „Покой“ — „покойниками“. Впрочемъ, дворницкій сынъ не въ счетъ — его мы не долюбливаемъ за то, что онъ часто дерется, мошенничаетъ въ игрѣ на бумажки и говоритъ скверныя слова. Главнѣйшее наше занятіе это азартныя игры: бумажки, спички, „ушки“ и разбой. Хотя кромѣ этого у насъ есть еще много интересныхъ и веселыхъ развлеченій: бьемъ изъ рогатокъ стекла, дразнимъ городового индюкомъ и крадемъ яблоки въ мелочной лавкѣ Каратинскаго. Разбоемъ мы занимаемся осенью, почти каждый день, и заключается это симпатичное христіанское занятіе въ томъ, что послѣ обѣда мы всей ватагой — или какъ у насъ называется „галотой“ — идемъ къ морю, лазимъ по пустымъ дачамъ, куримъ дрянныя горькія папиросы „Муза“ и усиленно ищемъ подходящую жертву. А отъ подходящей жертвы требуется, чтобы она была слабѣе насъ и молчала, когда ее будутъ бить.
Однимъ словомъ, время я провожу ярко, красочно и въ третьей четверти имею четыре офицільныхъ двойки и, кромѣ того, двѣ неофиціальныхъ, передѣланныхъ второгодникомъ Залкинымъ на тройки.
На страстной недѣлѣ всѣ эти будничныя двойки и стекла отходятъ на задній планъ и совершенно расплываются въ морѣ новыхъ наблюденій и впечатлѣній. Каждый день утромъ и вечеромъ я хожу въ церковь, и каждый день я нахожу въ ней что-то свѣтлое, тихое и грустное. Особенно мнѣ нравится церковь вечеромъ. Длинная великопостная всенощная утомляетъ. Вниманіе слабѣетъ, мысли чуть расплываются. Хоръ поетъ однообразно, однотонно, и лица пѣвчихъ сквозь голубыя волокна ладона кажутся пятнами. Къ концу
