выкладывать на столъ содержимое кармановъ: записную книжку, карту, спички, портмонэ, носовой платокъ и самопишущую ручку.
— Это все? — спросилъ ротный. Больше ничего нѣтъ?
Мальчикъ перевелъ. Плѣнный густо покраснѣлъ и потупился. Покачалъ головой.
— Nеin.
— Имѣйте въ виду, что если обнаружится, что вы что-нибудь утаили, то это можетъ иметь для васъ самыя серьезныя послѣдствія.
Военноплѣнный положилъ руку въ карманъ и нерѣшительно посмотрѣлъ на переводчика. Переводчикъ что-то серьезно сказалъ по-нѣмецки.
Ротный строго посмотрѣлъ на плѣнника.
— Что это у него тамъ?
Нѣмчикъ покраснѣлъ еще гуще прежняго и извлекъ изъ кармана, за руку, препотѣшную целлюлоидную куклу съ огромной головой и смѣшными удивленными глазами.
Первое время отъ хохота невозможно было ничего разобрать.
— Вотъ такъ плѣнный.
— Ай-да офицеръ.
— Браво, нѣмчикъ.
Давно такъ не смѣялись въ дѣловой избѣ ротнаго. Даже солдаты съ винтовками деликатно прыснули въ мозолистыя ладони.
Нѣмчикъ стоялъ смущенный, обиженный, растерянный, съ куклой въ рукѣ и вдругъ что-то быстро-быстро залопоталъ. И по его короткому веснусчатому носу поползла мутная слеза. Отошелъ въ сторону, къ окну, и тихонько заплакалъ, вздрагивая защитнаго цвѣта погонами.
Это было такъ неожиданно, и грустно и смѣшно въ одно и то же время, что секунду молчали. Потомъ посыпались вопросы:
— Что это онъ говорилъ?
— Откуда кукла?
— Щенокъ! — сказалъ одинъ прапорщикъ другому и пріосанился.
— Видите-ли, господа, — сказалъ переводчикъ, — онъ говоритъ, что куклу ему подарила передъ отъѣздомъ на войну сестренка и онъ ее носитъ съ собою повсюду, какъ память. Потомъ онъ говоритъ, что очень голоденъ и усталъ.
Улыбнулись.
— Возвратите военноплѣнному его веши и оружіе. — приказалъ ротный, да прикажите накормить.
Переводчикъ перевелъ, но нѣмчикъ не оборачивался. Ему было ужасно стыдно показать свое заплаканное лицо. А слезы еще горѣли на щекахъ и щекотали носъ.
3.
Когда поздно вечеромъ, часовъ въ десять, ротный командиръ вышелъ изъ избы освѣжиться, вокругъ все было тихо и мирно. Надъ черной землей, въ сѣроватомъ небѣ теплились зеленоватыя рѣдкія звѣздочки и дулъ прохладный, сырой вѣтерокъ. В. снялъ фуражку, пригладилъ волосы и вздохнулъ. Ему вспомнилось, что обыкновенно въ такое время онъ съ семьей уже перебирался изъ города въ лагеря. Вспомнилъ жену и дѣтей, а потомъ почему-то нѣмчика-военноплѣннаго съ его потѣшной куклой. Грустно улыбнулся. Проходя мимо сарая, гдѣ помѣщались солдаты, онъ заглянулъ въ дверь и увидѣлъ въ зыбко-мигающемъ свѣтѣ огарка неуклюжую фигурку Голоцюка и внимательныя лица солдатъ вокругъ. Голоцюкъ разглагольствовалъ:
— …Подбѣгаю это я, значитъ, къ нѣмчику, а онъ, значитъ, хватается за ливорверъ… Ну, думаю…
Ротный вошелъ въ сарай.
— Что, Голоцюкъ, небось брешешь все? — спроcилъ онъ. Голоцюкъ вскочилъ съ мѣста и весело отвѣчалъ:
— Такъ точно, ваше благородіе, брешу…
Ротный улыбнулся.
— Вы ему, братцы не вѣрьте. Все это онъ вретъ.
Солдаты дружно засмѣялись. Они всѣ любили своего ротнаго за простоту и ласку.
выкладывать на стол содержимое карманов: записную книжку, карту, спички, портмоне, носовой платок и самопишущую ручку.
— Это всё? — спросил ротный. — Больше ничего нет?
Мальчик перевёл. Пленный густо покраснел и потупился. Покачал головой.
— Nеin.
— Имейте в виду, что если обнаружится, что вы что-нибудь утаили, то это может иметь для вас самые серьёзные последствия.
Военнопленный положил руку в карман и нерешительно посмотрел на переводчика. Переводчик что-то серьёзно сказал по-немецки.
Ротный строго посмотрел на пленника.
— Что это у него там?
Немчик покраснел ещё гуще прежнего и извлёк из кармана за руку препотешную целлулоидную куклу с огромной головой и смешными удивлёнными глазами.
Первое время от хохота невозможно было ничего разобрать.
— Вот так пленный.
— Ай да офицер.
— Браво, немчик.
Давно так не смеялись в деловой избе ротного. Даже солдаты с винтовками деликатно прыснули в мозолистые ладони.
Немчик стоял смущённый, обиженный, растерянный, с куклой в руке, и вдруг что-то быстро-быстро залопотал. И по его короткому веснушчатому носу поползла мутная слеза. Отошёл в сторону, к окну, и тихонько заплакал, вздрагивая защитного цвета погонами.
Это было так неожиданно, и грустно и смешно в одно и то же время, что секунду молчали. Потом посыпались вопросы:
— Что это он говорил?
— Откуда кукла?
— Щенок! — сказал один прапорщик другому и приосанился.
— Видите ли, господа, — сказал переводчик, — он говорит, что куклу ему подарила перед отъездом на войну сестрёнка и он её носит с собою повсюду, как память. Потом он говорит, что очень голоден и устал.
Улыбнулись.
— Возвратите военнопленному его вещи и оружие, — приказал ротный, — да прикажите накормить.
Переводчик перевёл, но немчик не оборачивался. Ему было ужасно стыдно показать своё заплаканное лицо. А слезы ещё горели на щеках и щекотали нос.
3.
Когда поздно вечером, часов в десять, ротный командир вышел из избы освежиться, вокруг все было тихо и мирно. Над чёрной землёй в сероватом небе теплились зеленоватые редкие звёздочки и дул прохладный, сырой ветерок. В. снял фуражку, пригладил волосы и вздохнул. Ему вспомнилось, что обыкновенно в такое время он с семьёй уже перебирался из города в лагеря. Вспомнил жену и детей, а потом почему-то немчика-военнопленного с его потешной куклой. Грустно улыбнулся. Проходя мимо сарая, где помещались солдаты, он заглянул в дверь и увидел в зыбко-мигающем свете огарка неуклюжую фигурку Голоцюка и внимательные лица солдат вокруг. Голоцюк разглагольствовал:
— …Подбегаю это я, значит, к немчику, а он, значит, хватается за ливорвер… Ну, думаю…
Ротный вошёл в сарай.
— Что, Голоцюк, небось брешешь всё? — спроcил он.
Голоцюк вскочил с места и весело отвечал:
— Так точно, ваше благородие, брешу…
Ротный улыбнулся.
— Вы ему, братцы не верьте. Все это он врёт.
Солдаты дружно засмеялись. Они все любили своего ротного за простоту и ласку.
